Рамон Фолк-и-Камараза - Зеркальная комната

Признаюсь, я ожидал большего внимания со стороны швейцарцев. В этой стране уживаются несколько языков, а потому и люди здесь, казалось бы, должны быть терпимее к малым народам и наречиям. Может, кто-нибудь из местных жителей относится к нашим проблемам сочувственно, но среди немногих женевцев, с которыми мне выпало общаться, я таких, увы, не встречал.

Впрочем, эти самые женевцы чуть больше ста лет назад считались французами, и говорят они по-французски (не замечая, что их французский, с точки зрения парижан, — тот же patois). Поэтому здесь то и дело приходится слышать: «Каталонский? Этого еще недоставало! Как будто мало в мире языков!»

Или: «Учишь-учишь испанский, а приезжаешь туда , и эти каталонцы заявляют — надо, видите ли, говорить Жирона, а не Херона!» (А ведь швейцарцам куда легче произносить Жирона, чем мучиться с испанским гортанным «х».)

Нечто подобное пришлось услышать и нам с Аделой. Однажды мы отправились в местный приход — cure [38] Приход ( франц. ). , — где встретили…

(Однако, кажется, пора завтракать. Или сначала рассказать до конца эту историю? Если бы вместо проклятого дождя сейчас светило солнце, я тут же отправился бы в сад, чтобы выпить виски на свежем воздухе.)

Итак, тогда мы только переехали в Женеву и сразу открыли для себя эту церковь, вернее, две — католическую и протестантскую, располагавшиеся в крошечных деревянных строениях, почти хижинах, стоявших метрах в двухстах одна от другой на очаровательной зеленой лужайке. Нам вдруг показалось, что мы находимся в колонии, куда прибыли миссионеры. Викарий и приходский священник, одетые в белое с головы до ног, встречали прихожан у входа в церковь, словно радушные хозяева. Нас тоже приняли любезно и сердечно.

Царившая здесь атмосфера воодушевляла (хотя и не вызывала религиозного восторга), поэтому мы с женой решили посещать приход раз в неделю, думая таким образом лучше понять новую для нас страну.

Однако в первый день швейцарцев в церкви почти не оказалось. Кроме профессора Женевского университета, жены какого-то врача (во время мессы эта дама играла на гитаре), смешанной семейной пары (жена — католичка, муж — протестант), все остальные были иностранцы: девушка из Голландии, итальянка, увлекавшаяся спиритизмом, ее соотечественник, который, правда, собирался принять швейцарское подданство, и мы с Аделой. В самое первое воскресенье нас приняли за ирландцев: голубоглазая чета с шестью детьми, тоже голубоглазыми и белокурыми, — ясное дело, ирландцы!

В следующий раз мы поспешили признаться, что не имеем никакого отношения к Ирландии. «Мы каталонцы». — «А, испанцы?» — «Да нет же, каталонцы». — «Понятно, в общем, испанцы». Это признание сильно повредило нам в глазах прихожан, хотя мы все же оставались для них сынами страны, подарившей миру Дон Кихота, корриду и фламенко.

Однако мы тоже были разочарованы. Общение с этими людьми интересно и полезно, но мы искали и желали чего-то совсем другого.

На прощанье священник показал себя настоящим полиглотом: пара слов по-голландски, пара по-итальянски… Нас он одарил оглушительным «Buenasss nochesss», когда же я заметил, улыбаясь, что по-каталонски это звучит гораздо проще: «Bona nit» священник воскликнул: «Oh, la, la! C’est difficile, quand même, votre catalan» [39] А он, оказывается, такой трудный, ваш каталонский ( франц. ). .

Конечно, он сказал это нам назло (нет-нет, это замечательный священник, настоящий пастырь человеческих душ, но не будем забывать, что он человек, к тому же с рождения говорящий по-французски). По совести говоря, «Bona nit» куда ближе к «Bonne nuit» [40] Доброй ночи ( франц. ). , чем экзотическое и труднопроизносимое «Buenas noches», которое священник обратил к нам из лучших побуждений, не подозревая, насколько нас мучительно, когда все вокруг говорят по-испански и заставляют это делать других.

Через некоторое время протестанты и католики построили новый храм («соединив две церкви под одними сводами»), причем две трети здания занимали католики (в нашем квартале жили в основном иностранцы), и только одну треть — протестанты.

Церковь посвящена Свиданию Девы Марии и святой Елизаветы, но внутри практически ничего нет, кроме креста (правда, очень вычурного) и маленького образа «Доньи Марии» (как сказал бы доктор Жункоза), стоящего в дальнем углу и почти закрытого листьями каких-то тропических растений. Должно быть, таким образом католики выразили свою «терпимость» к протестантам, хотя у последних имеется собственный «зал заседаний», — один из боковых приделов.

Впрочем, разве дело в пышном убранстве? Надо быть выше этого, выше мелочей и человеческой слабости, чаще обращать помыслы свои к Господу.

«Если бы мы чаще обращали свой взор к небу, разве происходило бы с нами такое?» — говорил один мой приятель, на голову которому свалилась черепица.

Пасмурное, безнадежно-серое небо.

Просыпаешься за полдень, а за окном все те же хмурые, набрякшие водой тучи, которые никак не разродятся дождем. Нет им ни конца ни края.

Сегодня ровно восемь дней, как я вышел их своего кабинета, сел в самолет и поздним вечером прилетел сюда. В четверг я обязан вновь приступить к работе.

Следовательно, прошло две трети моего добровольного заточения, и теперь совершенно ясно, что никакой книги мне не написать. Даже в лучшие времена я не мог сделать этого за четыре дня. На такую работу требуется минимум две-три недели, да и то в вечной спешке — только бы уложиться в срок, не упустить вдохновение, не потерять веры в себя…

Да, кстати: по всеобщему признанию, утрата веры стала чуть ли не знамением времени и принимается нами как нечто само собой разумеющееся. Особенно это касается наших детей. Хотя, возможно, безверие молодых — всего лишь ответная реакция на чрезмерное внимание, которое мы, старшие, уделяем своим «малюткам», внушая тем самым мысль об их исключительности. Такого мнения придерживается одна моя женевская знакомая, член партии социалистов. Боже, какие громы и молнии навлекла она на себя высказыванием: «Никогда раньше мы так не носились и не нянчились с молодежью, как сейчас…»

И в самом деле, все сомнения, колебания, поиски непреложных истин и глубокий конфликт между несовершенством научных знаний (пожалуй, любое знание в той или иной мере неполно, а то и ошибочно) и религиозным учением — все это знакомо и нам, только мы старались держать наши беды про себя — сейчас нас обвинили бы в лицемерии — и не причинять особого беспокойства другим.

Английские врачи вообще считают, что чуть ли не семьдесят пять процентов наших болезней и хворей, охов и вздохов легко могут пройти сами собой, без вмешательства медиков, а часто и без всяких лекарств. По сути, все недуги молодости — та же корь: они зачастую неприятны и тягостны, но в результате оставляют о себе немало хороших воспоминаний.