Игорь Максимычев - ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ

Возражения (негласные, но совершенно определенные) неожиданно поступили из ЦК КПСС, который до сих пор безропотно принимал к сведению все фантазии руководства ГДР. Советских товарищей покоробило уже то обстоятельство, что Модров вопреки многолетней традиции не согласовал с Москвой внешнеполитическую часть своего правительственного заявления. Но особенно их обеспокоило то, что «договорное сообщество» могло быть истолковано как какая-то форма конфедерации, что считалось в Москве до поры до времени абсолютно предосудительным. Напрасно Модров убеждал советских представителей: «Если мы не займемся сейчас национальным вопросом, он очень скоро займется нами», хотя это после падения стены было очевидной истиной. ЦК КПСС упорно стоял на своем. 24 ноября в Берлин прибыл заведующий международным отделом ЦК КПСС В.М. Фалин, который в ходе закрытой встречи с Кренцем и Модровым в советском посольстве информировал их о неудовольствии руководства СССР, вызванном этим моментом заявления. Драгоценное время уходило; стратегический выигрыш, обеспеченный предложениями Модрова, растрачивался впустую.

Этой ситуацией воспользовался Гельмут Коль. Правда, и здесь не обошлось без ЦК КПСС. Почти одновременно с визитом Фалина в Берлин его ближайший сотрудник Н.С. Португалов предпринял прямо противоположный по смыслу демарш в Бонне. Встретившись 21 ноября с внешнеполитическим советником канцлера ФРГ Хорстом Тельчиком, он сказал, что «может представить себе, что в среднесрочном плане Советский Союз мог бы открыть «зеленый свет» для германской конфедерации какого-либо типа» [126] Португалов передал Тельнику письменный документ с изложением своих «личных соображений», который он составил от руки в гостинице. Вручение документа, даже рукописного, придавало демаршу Португалова почти официальный характер, хотя остается неясным, с кем он согласовал его содержание (более подробно см. статью A.M. Филитова «Советская политика и объединение Германии (1989-1990 гг.)», «Отечественная история» № 6, 2004, с. 47-49, а также Александр фон Плато. Объединение Германии – борьба за Европу. М., 2007, с. 101-103). Как сообщил на круглом столе в Институте экономики РАН «Российско-германские отношения в контексте европейской безопасности» 4 декабря 2008 года В.М. Фалин, являвшийся тогда непосредственным начальником Португалова, тот был направлен в Бонн с единственным заданием – предупредить Коля, что возможные недружественные акции против ЗГВ вызовут соответствующие ответные меры; перед отъездом у Португалова была длительная беседа с помощником генсека ЦК КПСС А.С. Черняевым, о содержании которой Фалина не информировали. . Тельчик сразу помчался к Колю: «Уж если Горбачев и его советники обсуждают возможность воссоединения и связанные с ним вопросы, то для нас самое время не заниматься этим дольше за закрытыми дверями, а переходить в наступление» [127] Teltschik Н. 329 Tage. Innenansichten der Einigung. Berlin, 1991, S. 44. . Так родилась оглашенная Колем в бундестаге 28 ноября «Программа поэтапного преодоления раскола Германии и Европы» из десяти пунктов, направленная на то, чтобы перехватить инициативу в сфере германо-германских, а также общеевропейских отношений [128] Сами по себе «10 пунктов» Коля не представляли собой чего-то сверхъестественного. Они содержали следующие положения: 1) немедленная конкретная помощь ГДР, в частности, в форме создания валютного фонда, при условии, что ГДР откажется от обязательного обмена валюты при въезде граждан ФРГ на ее территорию; 2) продолжение сотрудничества с ГДР, прежде всего в гуманитарной области; 3) расширение сотрудничества, если ГДР откажется от планового хозяйства; 4) реализация договорного сообщества; 5) создание в Германии конфедеративных структур в качестве перехода к федеративному устройству; 6) состыковка продвижения во внутригерманских отношениях с общеевропейским развитием; 7) заключение договора о торговле и кооперации между ГДР и Европейским сообществом как первый шаг к ассоциации между ними; 8) продолжение процесса СБСЕ; 9) существенное разоружение и контроль над вооружениями; 10) в качестве конечной цели – «восстановление государственного единства Германии». Значение «пунктов» заключалось прежде всего в демонстративном переводе курса на присоединение ГДР из области теории в практическую плоскость. . Модров отмечает в своих мемуарах:

«Поступившее из Москвы побуждение к размышлению было воспринято Бонном как приглашение обойти предложенное ему договорное сообщество. […] В то время как Советский Союз официально заявлял о своей верности ГДР, некоторые политики КПСС в контактах с ФРГ начали идти особыми путями. Означало ли это, что началась двойная игра?» [129] Modrow H. Ich wollte ein neues Deutschland. Munchen, 1999. S. 348. Положение переживавшего не самые легкие времена руководства ГДР было еще более осложнено.

В начале декабря резко обострилась ситуация в СЕПГ: Кренц был отправлен в отставку со всех своих постов и исключен из партии. Во главе партии встал не связанный с прежней партийной верхушкой «триумвират» в составе Ханса Модрова, обер-бургомистра Дрездена Вольфганга Бергхофера и берлинского адвоката Грегора Гизи (несколько недель спустя Бергхофер покинул партийные ряды и фактическим главой партии стал Грегор Гизи). СЕПГ преобразовалась в новую партию – Партию демократического социализма (первые три месяца она по юридическим соображениям носила двойное наименование СЕПГ-ПДС, иначе грозила полная потеря партийной собственности). Вопреки происходящим преобразованиям партия продолжала стремительно терять свою массовую базу и влияние в стране.

Временами казалось, что остается лишь шаг до полного безначалия и анархии.

«10 пунктов» Коля обеспечили ему огромную популярность во взбаламученной ГДР, но привели к временному охлаждению отношений с западными союзниками, с которыми он заранее не проконсультировался по поводу своей программы действий. Положение в ГДР всерьез беспокоило западные державы, которые, с одной стороны, опасались силового решения конфликта в центре Европы (и, следовательно, окончания периода перестройки в СССР и других соцстранах), а с другой, не были готовы смириться с перспективой немедленного появления нового германского монолита. В создавшейся обстановке они проявили интерес к согласованным с Москвой действиям. В воскресенье 12 ноября к Кочемасову срочно запросился посол США в Бонне Верной Уолтере. Без специальных указаний сверху дипломаты не нарушают священные дни отдыха. Согласно моим заметкам, Уолтере сказал: «Произошли важные события. Джордж Буш получил послание от М.С. Горбачева. Мы разделяем вашу озабоченность. Мы заинтересованы в спокойствии у Бранденбургских ворот, на Потсдамской площади. Я сам был дважды у Бранденбургских ворот. Приняты меры предосторожности: западноберлинская полиция отгородила стену. Мы не ожидаем инцидентов. Никто в них не заинтересован. Ситуация такой и останется накануне встречи Джорджа Буша и М.С. Горбачева. Идет подготовка к этой встрече. […] Повестки дня не будет. Важно познакомиться. США не собираются наносить ущерб СССР. Зажиточные страны не ищут авантюр. Поэтому мы заинтересованы в том, чтобы все жили зажиточно. США ничего не имеют против общеевропейского дома. Что касается «берлинской инициативы» [Рональда Рейгана], важно обсудить те вопросы, которые выдвинуты. Может быть, советская сторона пересмотрит свое [выжидательное] отношение. Дело как будто движется в этом направлении. Наибольшие трудности представляет проблема воздушного сообщения. Мы очень заинтересованы в начале подготовительных переговоров».