Гарольд Лэмб - Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Кучбек с тремя смелыми йигитами напали на врагов, поднимавшихся по лестницам, сбросили их вниз и обратили в бегство. Лучше всех действовал сам Кучбек, и это был один из его достохвальных подвигов.

В другой раз Касим-бек во главе своих молодцов выехал из ворот Сузангаран, сшиб с коней нескольких узбеков и вернулся с их головами».

Личная храбрость была необходима при обороне городских стен, но не могла облегчить тяготы осажденных. Опытные узбеки прекратили попытки взять город штурмом и отошли на исходные позиции, совершая по ночам вылазки, сопровождаемые грохотом литавр – для того, чтобы лишить сна обессиленных защитников. К тому же в городе начинался голод.

«Пришла пора созревания хлебов, но никто не привозил в город нового зерна. Люди терпели большие лишения; дошло до того, что бедные и нуждающиеся стали есть собачье и ослиное мясо. Обычный корм для коней сделался редкостью, их кормили листьями с деревьев. По опыту оказалось, что лучше всего для этого подходят листья тута и карагача. Многие давали коням размоченные в воде стружки.

В старину говорили: «Чтобы удержать крепость, надобна голова, две руки и надобны две ноги. Голова – это полководец, две руки – подкрепление и помощь, две ноги – вода и припасы в крепости». Мы рассчитывали на помощь и поддержку соседних властителей, но у них были свои планы. Воины и горожане, утратив надежду, начали по двое, по трое убегать из крепости… Даже близкие мне люди и мужи, достойные уважения, перелезали через стену и убегали. В помощи со стороны мы совершенно отчаялись, продовольствия и припасов было мало, а то, что оставалось, приходило к концу.

Шейбани-хан, проведав о страданиях моих людей, пришел и стал лагерем возле Ворот Влюбленных. Я, со своей стороны, перешел на Нижнюю улицу и встал напротив Шейбани-хана.

В эти дни Узун Хасан [бывший командир монголов] вступил в город с десятком нукеров. Это он был подстрекателем мятежа Джахангира-мирзы и виновником нашего ухода из Самарканда. Его приход был очень смелым поступком. Через него Шейбани-хан повел разговор о мире. Будь у нас надежда на помощь, будь у нас припасы, кто стал бы слушать слова о мире? Нужда заставила! Заключив нечто вроде перемирия, мы ночью покинули город через ворота Шейхзаде. Я увез с собой Ханум, мою матушку. Моя старшая сестра, Ханзаде-биким, попала в руки Шейбани-хана».

(Так утверждает Бабур. Хайдар сообщает, что Ханзаде была отдана узбекам. Скорее всего, истина заключается в том, что честолюбивая старшая сестра Бабура явилась к Шейбани-хану добровольно, поскольку всегда старалась по мере сил служить интересам своего брата. Его самоотверженная бабушка также предпочла остаться в Самарканде.)

Понятно, что сам Бабур вряд ли мог рассчитывать на обещанную Шейбани безопасность. Горстка его приближенных не решилась идти по главной улице и, дождавшись ночи, покинула город, держась вдоль оросительных каналов, ведущих к берегу реки.

«Темной ночью, кружа между большими арыками Сугуда, мы сбились с дороги и ко времени предрассветной молитвы поднялись на холм Карбук… По дороге мы с Камбар Али и Касим-беком затеяли скачки наперегонки. Мой конь пришел первым. Желая взглянуть, насколько отстали те двое, я обернулся; подпруга у моего седла, вероятно, ослабла, седло перевернулось, и я упал, ударившись головой о землю. Хотя я тотчас поднялся и сел на коня, разум мой мутился до самого вечера. События тех дней мелькали у меня перед глазами, точно сновидения или призраки. Вечером, во время предзакатной молитвы, мы остановились в Илан-Уты. Зарезав лошадь, изжарили мясо, поели и двинулись дальше…

…Мы прибыли в Джизак. Там были белые лепешки и жирное мясо, сладкие дыни и прекрасный виноград. После великой нужды мы увидели изобилие, после стольких испытаний оказались в безопасном месте.

Никогда в жизни мы так не отдыхали – ведь наслаждение после нужды и безопасность вслед за тревогой кажутся вдвойне сладкими. Четыре или пять раз приходилось нам переходить от беды к радости и от трудностей к благоденствию, и это был первый раз. Избавившись от врага, мы три или четыре дня отдыхали в Джизаке».

Тигр снова оказался в горах, среди пастухов.

До наступления зимы он успел подготовиться к очередному изгнанию и увез мать, которая в то время болела, под защиту Каменного города, – его дядя Махмуд-хан предоставил им глинобитный дом в одном из окрестных селений. Селение представляло собой обычную пастушью деревню. Деревня называлась Дехкат – Десять Холмов – и находилась у основания высокой горы, с которой была видна дорога, ведущая в Ходжент. Многие из полководцев, включая неугомонного Камбара Али, не пожелали жить среди овечьих отар, не имея возможности ходить в набеги, поэтому они выпросили у Бабура разрешение провести зиму в родном Андижане. Он не стал их удерживать.

К счастью или к несчастью, Бабур обладал даром жить настоящей минутой. Пережив полное поражение в Самарканде, который им с матерью пришлось покинуть тайком, среди ночи, украдкой пробираясь по берегам арыков, он был способен наслаждаться возможностью пустить коня в галоп, едва дорога стана различима при свете наступающего дня. Теперь, в изгнании, он занимал себя, разъезжая по окрестным горам.

«Хотя жители Дехката – сарты, оседлые, но они, как и тюрки, разводят овец и коней. В этом селении мы расположились в домах крестьян; я стоял в доме тамошнего старосты. Пожилой это был человек, лет восьмидесяти, но его мать была еще жива; очень долговечная женщина, ста одиннадцати лет. Когда Тимур-бек ходил походом в Хиндустан, кое-кто из родичей этой женщины ушел в его войско. Это сохранилось у нее в памяти, она сама рассказывала».

Питая склонность ко всякого рода математическим подсчетам, Бабур пришел к выводу, что жительнице горных пастбищ было около пяти лет, когда состоялся индийский поход Тимура, – столько же, сколько было и ему, когда он впервые увидел на стенах самаркандского дворца картины, повествующие о Тимуровых победах. Это совпадение могло показаться призрачным намеком на славу, которой он лишился, но Тигр ни на минуту не задумывался об этом. На тот момент у него не было никаких планов на будущее. Поэтому он с увлечением занялся подсчетом потомков столетней женщины.

«В одном только Дехкате жило детей этой женщины, ее внуков, правнуков и праправнуков девяносто шесть человек; вместе с умершими ее потомков считали почти двести человек. Внук ее внука был молодым человеком двадцати пяти или двадцати шести лет с большой черной бородой».

Как всегда, Бабур с удовольствием бродил по горным тропам, частенько заводя беседы с отшельниками.