Гарольд Лэмб - Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Письма, прибывшие от царевича Хусейна Байка-ры из Герата, породили панику в лагере на берегу Аму и горечь в сердце Бабура. Он хранил эти письма при себе и никогда не забывал о них.

Прославленный и умудренный опытом Хусейн обладал большими возможностями. Он приходился Бабуру дядей – единственным оставшимся в живых; очень образованный человек, друг поэтов и ученых, он был также последним правящим государем из рода Тимура. Его двор в Герате, на западе Хорасана, стал меккой для пилигримов, жаждущих беззаботной жизни в просвещенном обществе. Герат, не вмешиваясь в распри, раздирающие Самарканд, и в самом деле стал средоточием такой жизни. Бабур тоже надеялся найти там пристанище.

Еще находясь в Самарканде, он дважды тщетно обращался к дяде за помощью. И в начале своих южных скитаний он снова настойчиво просил Хусейна поспешить с подмогой на берега Аму, чтобы дать отпор узбекам. Конечно, рассуждал он, Хусейн понимает, чем угрожает ему возрастающая власть Шейбани-хана, подбирающегося к Герату все ближе. Хосров, со своей стороны, также обращался к нему с подобной просьбой.

На письма из Самарканда Хусейн не ответил ни слова. Однако на этот раз ответ был готов без промедления, и скачущие во весь опор гонцы доставили Бабуру и Хосрову два пространных послания. Размышления, которые они вызвали у Тигра, наполнили его бессильной яростью. Быть может, его единственный дядя объявляет о своем немедленном прибытии и требует только лодок и плавучих мостов, чтобы ускорить переброску своего войска из Герата? Нет. Ничего подобного. Хусейн вонзил своему племяннику кинжал в спину, да еще и повернул его. В витиеватых фразах Хусейн напоминал ему о том, как давным-давно его племянник умудрился сорвать наступление трех других своих родственников – на мосту через реку возле Андижана! Когда Бабур был двенадцатилетним мальчиком! В том случае, если узбеки действительно наступают, он может повторить свой подвиг и на берегах Амударьи, предварительно проверив готовность своих крепостей к обороне, в особенности Хисара; Хосров-шаху и его брату Вали следует предпринять марш в горы Бадахшана и занять оборону на горных склонах – «тогда узбеки повернут назад, ничего не добившись».

Хосров, раньше Бабура почуявший надвигающуюся катастрофу, поспешил изъявить покорность юному монарху и со всеми своими сокровищами убрался в безопасный Герат.

Прозревший Бабур размышлял над этими «странными велеречивыми письмами». Возможно, его последний дядя от старости выжил из ума, а может быть, просто пребывал в неведении, – чтобы Хусейн, повелитель Герата, пребывал в неведении! – или поступить таким образом его заставила неприязнь, вызванная давней мальчишеской выходкой? Пока он ломал себе голову, узбеки, окружив Хисар, начали переправляться через Аму на тех самых лодках, которые Бабур приготовил для Хусейна.

А сам Бабур остался ни с чем – всего с двумя-тремя сотнями голодных сподвижников и сладкоречивым Баки, а также огромным лагерем примкнувших к нему беженцев, которые называли его своим государем. Он заставил себя стряхнуть оцепенение и приступить к действиям.

Поставив Касима, который теперь занимал должность начальника стражи, во главе небольшого отряда всадников, Бабур поручил ему отогнать ближайший караульный отряд узбеков и обследовал оставленные Хосровом склады, где обнаружил более семи сотен единиц оружия и припасов, которые поспешно раздал своим людям. Затем, – на дороге еще не улеглась пыль, поднятая верблюдами Хосрова, – он устремился на юг в сопровождении добровольцев, семьи которых следовали за ними окольным путем под надежной охраной. Бабур направлялся под защиту южной горной гряды.

Об этом он сообщает с непривычным смирением: «Мы выступили из своего лагеря и двинулись в сторону Кабула» – превосходная иллюстрация старинного военного изречения насчет того, что отступление – это наступление в обратном направлении.

Они спешно двигались на юг, и голубоватая стена гор росла перед ними на горизонте. Преодолев предгорье, отряд начал подниматься на голые склоны Гиндукуша. Здесь Бабур, недоверчиво настроенный по отношению ко всем предвестиям, увидел знамение.

«Мы шли всю ночь и на заре достигли перевала Хупиан. Я еще ни разу в жизни не видел звезду Сухейль [в европейской астрономии – Канопус, звезда, невидимая в северных широтах]. Когда мы поднялись на гору, низко на южной стороне неба виднелась яркая звезда. Я спросил: «Не Сухейль ли это?» Мне ответили: «Сухейль». Баки из Чаганиана прочитал такой стих:

Перевалив через Гиндукуш, Тигр мог больше не опасаться узбеков, но, как никогда, нуждался в удаче. По дороге на юг неразбериха вокруг него усугубилась, когда на пути через горные высоты к его сторонникам начали присоединяться горные племена, рассчитывающие под знаменами военного вождя на безопасность и добычу. Дикие хазары и остатки победоносной армии монголов явились в лагерь, чтобы сопровождать Бабура и по дороге разграбить лежащие на их пути долины. Его неуправляемые новобранцы рыскали по деревням в поисках провизии. К тому же путь пролегал по пастушьим тропам, а не по наезженной караванной дороге. Пешие головорезы Бабура угоняли лошадей с пастбищ; его вооруженные воины силой отнимали еду у деревенских жителей – так продолжалось до тех пор, пока он не велел забить палками грабителя, укравшего кувшин оливкового масла. «Этот пример, – записал он, – положил конец подобным деяниям».

Пример был необходим. Как понимал Бабур, участники его похода приблизились к окрестностям Кабула, охваченным междоусобными волнениями, вызванными недавней смертью последнего правителя-Тимурида – это был еще один дядя Бабура, носивший имя великого ученого, Улугбека, и вызывавший вполне обоснованную ненависть своих подданных, – после его кончины власть в городе узурпировали родственники покойного. Монголы Бабура и Хосрова ворвались в самую гущу этой неразберихи, – здесь их никто не ожидал и даже не подозревал об их существовании, – а за ними следовали хазары и другие племена. Бабур лично вывел свою мать и других женщин из семейного каравана, который уже нагоняли распаленные воины, и устроил их в относительно безопасном месте на просторном нагорье, среди пастбищ.

Перед путниками открылась впечатляющая картина. В широкой чаше гор, возвышающихся посреди жаркой пустыни, угнездился зеленый оазис, вытянувшийся вдоль берегов серебристой реки. Это и был Кабул – горная цитадель, находившаяся в то время в руках узурпатора, Мукима Аргуна, который едва ли успел как следует подготовиться к обороне.