Федот Бега - Петровский

Большевики якутяне добрались до Питера только в конце июня. Их поразила необычайная перемена жизни в городе. Это был уже не тот величаво-спокойный, самодержавный, аристократический Петроград. Все в нем теперь было перемешано, перепутано, взвинчено. На улицах пестрые толпы митингующих; серые солдатские гимнастерки вперемежку с чопорными костюмами интеллигентов и засаленными куртками рабочих; марширующие с винтовками отряды рабочих и роты солдат; кавалерия, пулеметы с зобатыми клювами у мостов через Неву и у подъездов государственных зданий; сутолока, революционные песни и красные флаги, мелькающие то над колонной демонстрантов, то колыхающиеся где-нибудь, на фонарном столбе или на крыше дома. Чувствовалось, все пришло в движение, спуталось и сразу не поймешь, кто за кого и чего хотят в конце концов взбудораженные, хлебнувшие хмельного ветра революции петроградские жители.

А на заводах и в казармах воинских частей, не утихая ни на день, трубили тысячеголосым хором вольные митинги и собрания.

Таким предстал на первый, беглый взгляд Петроград вернувшимся из Сибири ссыльным. Но Петровский, Орджоникидзе, Ярославский и их товарищи понимали: это все внешнее, не определяющее глубину перемен; подспудно идет столкновение других сил — борьба политических партий, которая и скажет в скором времени свое последнее, решающее слово.

«Узнав, что в редакции «Правды» заседает ЦК РСДРП, я поспешил туда, — вспоминал эти дни Петровский. — Там я застал Я. М. Свердлова, очень обрадованного приездом большевиков из Якутии. Свердлов предложил мне немедленно поехать к Владимиру Ильичу. Жил тогда Ленин на улице Широкой, на квартире Елизаровых.

Ильич тепло встретил нас (с Орджоникидзе), мы расцеловались.

Ленин долго, до мельчайших подробностей расспрашивал нас о жизни в Якутии, пожурил за неуменье решить вопрос о земле.

Ленин спросил:

— А земельку крестьянам дали?

Пришлось со стыдом признаться, что этого мы не сделали.

— Эх вы, революционеры! — сказал Ильич с иронией».

Они вышли от Ленина с бодрым настроением. Они радовались свободе, мятежному Петрограду, который свалил ударом рабочего плеча громаду царского трона; радовались предстоящей тяжелой работе и близости крепких рук товарищей по партии; радовались встрече с Лениным, как всегда энергичным, веселым, туго собранным, как спираль.

Петровский и Орджоникидзе неторопливо шли по городу, вставшему, как горячий конь, на дыбы, и уже предчувствовали, что они те самые всадники, которые осадят, возьмут в узду его и помчатся на нем по России, над которой уже кружил и стонал освежающий ураган революции.

Семья Петровского жила в ту пору на Выборгской стороне.

С первого же дня, как Григорий Иванович вернулся из ссылки и снова с головой окунулся в напряженную партийную работу, дети подкарауливали каждый свободный час или минуту, когда отец приходил домой, и наваливались на него с расспросами о ссылке и жизни в Сибири, просили рассказать о Ленине, какой он из себя и в чем его сила как революционера; и о том, что же будет дальше, — куда пойдет революция.

Ребята были уже почти взрослые: Петру исполнялось скоро семнадцать, младшему, Леониду, — пятнадцать лет, а Тоне — одиннадцать. Особенно тянулся к политике старший сын Петр, он хотел стать таким же революционером, как отец. Оба сына вступили в большевистский кружок еще в 1915 году, вскоре после того, как отца сослали в Сибирь. Ребята успели прочесть много марксистских книг, следили за газетами, так что уже разбирались кое в чем.

Петр и Леонид, перебивая и поправляя друг друга, если кто-то из братьев что-то забывал или говорил не точно, рассказывали отцу, как началась в Петербурге революция и что они сами делали в эти дни. Матери они не давали и слова вставить: видно, им очень хотелось похвастать перед отцом своей осведомленностью, показать, что они уже взрослые и разбираются, где белое, а где черное. Ребята срывающимися юношескими басками, с возбужденно светящимися глазами поведали отцу о том, как они однажды столкнулись с меньшевиками.

«А меньшевики вообще — сволочи!» — сделали вывод сыновья, и Григорий Иванович весело рассмеялся этой столь категоричной и страстной оценке противников большевизма.

Григорий Иванович обычно за поздним вечерним чаепитием рассказывал жене и детям о своих встречах с Лениным, о его исключительных душевных качествах, о его воле и проницательности, огромных знаниях и революционной смелости. Теперь, когда сыновья подросли, посерьезнели и жадно тянулись к политической деятельности, Григорий Иванович считал необходимым подробно рассказать им и о своей прошлой подпольной работе и о том, какие трудности преодолевала партия в дни первой революции 1905 года и что защищали и против кого боролись в царской думе они, рабочие депутаты. Как покойный Иван Васильевич Бабушкин когда-то учил его, подростка, первой азбуке революции, так теперь и он стремился вложить в души своих детей все, что знал, пережил и понял за минувшие годы жизни.

Жене — той ничего и растолковывать не надо было. Она всю жизнь шла с ним рядом об руку, изведала все, что могла изведать верная подруга, жена русского революционера-подпольщика.

Сидя так, за семейным столом, по вечерам, когда бывал дома, Григорий Иванович наслаждался уютом и теплом, лаской жены, нетерпеливой энергией детей.

Семейным «посиделкам» были отданы редкие часы досуга, все время Петровского, как всегда, принадлежало партии. И он был по-настоящему счастлив, что жена и дети его понимают.

В стране почти сразу же после Февральской революции установилось двоевластие. Официально страной и армией управляло Временное правительство. Ему подчинялись государственные учреждения и генералы. Но практически Временное правительство не имело полной власти, особенно в Петрограде; оно было вынуждено делить ее с Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, которые были созданы народными массами и которые имели на эти массы огромное влияние. Советы фактически могли контролировать всю деятельность правительства и государственных учреждений. Но состав Советов в Петрограде и других городах был в те дни соглашательский: большинство в Советах принадлежало меньшевикам и эсерам.

Продовольственное положение в столице создалось тяжелое. Хлеба и других продуктов в магазинах не хватало; на улицах стояли длинные очереди. А спекулянты, пользуясь этим, беспощадно обирали население, торгуя тишком из-под полы и взвинчивая до крайности цены. Обыватели ругались, на чем свет понося революцию и все партии. Рабочие на заводах, не в силах прокормить свои семьи, тоже роптали. А Временное правительство было не в состоянии справиться с развалом в хозяйственной жизни страны и предотвратить надвигающийся голод.