Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

«Как быстро меняется его настроение», – подумал Вейсман, глядя на успокоившегося фельдмаршала, который уже думал совсем о другом. И действительно, Румянцев спросил Вейсмана:

– Ваше превосходительство! В конце августа я направил вам ордер о состоянии санитарной службы в войсках…

– Да, ваше сиятельство! Я получил сей ордер, и многое уже сделано для улучшения состояния больных… Мала была сумма для учреждения лазаретов поблизости от полков. А теперь, когда сумма вашими ходатайствами прибавлена, можно действительно учреждаемый лазарет поместить там, где здоровее воздух и чище воды, как вы рекомендуете, и выбрать такое место, которое было бы безопасным со стороны неприятеля. И в выборе места для лазаретов я повелел советоваться с медицинскими чинами.

– Эти особливо учрежденные полевые лазареты должны комиссариатскими комиссиями снабдеваться всем потребным. Столько еще бесчестных людей, лихоимцев… Вы не обижайтесь, ваше превосходительство, дошли ко мне неприятные известия, паче ожидания моего, что больные вашего корпуса, стоящего в Мултянии, разбросаны по разным местам, порой без пищи и без медикаментов. А находящаяся там комиссия ничего не делает для исправления оного положения. И даже никому знать об них не давали…

Неприятно было выслушивать Вейсману выговор за плохое состояние санитарной службы в корпусе. Он, получив ордер Румянцева, со всей решительностью, на какую был способен, занимался приведением в порядок этой службы корпуса, но сказать, что лечение больных было улучшено, он пока не мог, а потому чувствовал себя не очень-то хорошо.

А между тем Румянцев продолжал:

– Из повседневных рапортов видно, что число больных умножается, а не уменьшается. И что может служить причиной, кроме сущего небрежения по отношению к больным? А потому напоминаю вам прежние свои повеления. Командиры должны сами заботиться о призрении больных.

– Ваше сиятельство, – спокойно сказал Вейсман, – как только мы получили ваш ордер, мы собрали все комиссариатские комиссии и потребовали от них строгого снабжения полевых лазаретов потребными для покоя вещами, съестными и питейными припасами, выделили из прибавленных для этого денег, дали необходимые наставления офицерам, снабдили их книгами, в которые они должны заносить приход и расход прибывающих и убывающих больных, доставление медикаментов и прибытие потребного числа лекарей и подлекарей в помощь дивизионным докторам.

– За всеми надобно следить, – грустно сказал фельдмаршал.

– И мы установили наблюдение за офицерами, чтоб не дерзали они употреблять во зло данную им доверенность и не обращали в свою пользу принадлежащего больным… Так что отныне, ваше сиятельство, мои больные ни в чем не будут чувствовать недостатка. Буду сурово наказывать за малейшие провинности. – И при этих словах глаза Вейсмана холодно блеснули. – А выздоравливающих, нимало не мешкав, офицеры, надзирающие за ними, будут отправлять к полкам, а тех, кто одержим хроническими, или продолжительного требующих лечения будем отправлять в генеральные, особо учрежденные госпитали, как вы повелели в том ордере.

«Какой замечательный человек и командир!» – подумал Румянцев, пристально глядя на взволнованного командующего корпусом.

– Благодарю вас за службу ее императорскому величеству и России, ваше превосходительство. Непременно сообщу о ваших трудах всемилостивейшей императрице.

Вейсман ушел, а Румянцев снова погрузился в раздумья над картой придунайских княжеств. Не давало ему покоя положение корпуса Эссена. Кажется, все предусмотрел он, перебрал все возможные варианты действий коварного и сильного неприятеля. Как ловко обвел он вокруг пальца Репнина, заманив весь его корпус к Турно, а сам тем временем захватил Журжу. Комендант крепости и его офицеры получат свое, суд разжалует их и сошлет на рудники. Но сколько прольется еще крови, прежде чем Журжа снова станет нашей. А Эссен, удивительное дело, еще сентябрь на исходе, а он уже думает о зимних квартирах. И как он может расположить свой корпус на кантонир-квартиры, если все еще идут слухи о турецком нападении на Бухарест? А если действительно пойдет Муссун-оглы на Бухарест, что с его стороны было бы вполне разумно? Сил у него накопилось достаточно для того, чтобы сокрушить и два таких корпуса, как корпус Эссена…

И снова мысли Румянцева устремились к Журже, саднящей ране на его уязвленном самолюбии… Нет, не о зимних квартирах должен думать Эссен. Румянцев вспомнил разговор с арнаутским капралом Станчей, который близко и незаметно подходил к лагерю Муссун-оглы и получил очень важные сведения. Оказывается, лагерь привольно раскинулся по берегу Дуная и даже не примыкает к ретраншементу. Ясно почему: турецкий корпус состоит почти из одной конницы, которой негде там поместиться. К тому же лагерь – вне досягаемости выстрелов крепостной артиллерии. И внезапное нападение дало бы русским возможность одержать верх. Вот о чем сейчас должен думать Эссен, а не о зимних квартирах!

И Румянцев, позабыв обо всем, с увлечением начал разрабатывать план атаки на корпус Муссун-оглы. «Пусть Эссен действительно разгласит, что его корпус располагается на зимние квартиры. И под видом того можно поставить часть войска между Бухарестом и Аргисом. А другие части войска скрытно направить к Журже, сохраняя постоянную связь между отрядами для того, чтобы совместными усилиями ударить по лагерю, когда придет время. Ударить внезапно… Э, вот размечтался… Эссен тут же начнет ныть, что трудно переходить Аргис, разорены половодьем мосты. Но ведь есть понтоны. Найти удобные к тому места и кинуть оные через Аргис. Нет, не справится с этим тайным делом и снова может провалить смелое предприятие…»

Опасаясь провала, Румянцев И октября 1771 года предупреждал Эссена, чтобы он, «сделав все предположения свершения такого предприятия по лучшему вашему на месте осведомлению и наблюдая при том, чтоб оное не могло расстроить вашего порядку, есть ли бы неприятель от своей стороны между тем предварил супротивным движением ваши намереваемые действия, имеете такову свою диспозицию прислать ко мне, не делая прежде моей на оную апробации исполнения».

Но произошло самое неожиданное: турки, не дожидаясь активных действий русских, сами пошли на Бухарест. Это было вопреки всем известным их обычаям в осеннее время. А в эту кампанию они вообще боялись выходить в открытое поле. Тут же сами искали сражения. «Видно по всему, что турки учатся у нас», – думал Румянцев, читая очередное донесение Эссена о появлении больших неприятельских отрядов, неуклонно идущих к Бухаресту.

Не знал фельдмаршал Румянцев, что турки вышли из своего лагеря под Журжей после серьезных разногласий со своим начальством, которое действительно не собиралось нарушать обычаев ведения военных действий. И только потом, от пленных, Румянцев узнал, что в турецкой армии произошел бунт солдат, которые потребовали похода на Бухарест в надежде на легкую добычу. Старому полководцу удалось уговорить взбунтовавшихся обещанием исполнить их требование после того, как армия запасется продовольствием и всем необходимым. И бунт не прекратился, пока турки не вышли на Бухарест. Но вел их уже не Муссун-оглы, сказавшийся больным, а Ахмет-паша.