Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Вот сколько уже дней он ждет ответа визиря на предложение о перемирии… А его все нет и нет. Сколько ж можно проливать кровь народов! Еще в декабре прошлого года казалось, что мир близок. Только начать переговоры, как тут же мирный договор можно подписывать, настолько казалось все ясным и простым: Россия не может больше терпеть такого соседа на южных своих границах, как крымские татары, принесшие своими разбойными набегами столько горя русскому да и кавказским народам. Как не может Россия больше жить и торговать без Черного моря. Два важнейших вопроса должны быть наконец-то решены раз и навсегда. Сама жизнь уже решила их, нужно только утвердить их в договорах между державами… Так думал не только он, фельдмаршал Румянцев, но и российская императрица. Правда, кажется, и она излишне поторопилась, посчитав, что стоит ей высказать прусскому королю свои заветные желания, как тут же они будут исполнены. Пока король передал своему министру Цегелину в Константинополь, пока тот согласовывал свои действия с австрийским министром Тугутом, пока вместе они не обратились к визирю, пока…

С октября прошлого года ведется эта дипломатическая игра, но так ничего определенного и не достигнуто. А Екатерина уже в конце декабря отправила из Петербурга всякую провизию для полномочных министров. Ее люди ждут в Василькове приказаний, куда далее им ехать, а что он может им сказать, если до сих пор сам ничего не знает… Где будет проходить конгресс? От Измаила турки сразу же отказались. В Журже? Бухаресте? Никто не может сейчас этого сказать определенно.

Как хотелось бы хоть одно утро не думать о делах, таких сложных, запутанных, порой необъяснимых…

Но… только он встал, открыл окно, тут же в дверях появился камердинер и сообщил, что его ждет курьер из Константинополя. «Ну вот наконец-то лед тронулся. Да и в самом деле, уж март на дворе, пора. Через каких-то недели две и в России начнется ледоход», – подумал фельдмаршал. И жестко сказал:

– Пусть подождет! Я его дольше ждал… Видите, я еще не одет, – добавил Румянцев, пытаясь смягчить свое раздражение против тех, кто так не вовремя нарушил его покойное уединение. «И вот так всегда, только чуть-чуть увлечешься собственными мыслями, как тут же тебя спустят на землю очередными делами. Ах, курьер из Константинополя… Ведь я его уже несколько месяцев жду…»

Румянцев быстро оделся, привел себя в порядок, и жизнь его снова закрутилась, подчиняясь крутому распорядку дня главнокомандующего русской армией.

В канцелярии, куда пришел Румянцев, курьер вручил ему пакет, в котором содержались письма от министров их императорских величеств Тугута и его королевского прусского величества Цегелина. Не успел Румянцев прочитать и первые строчки письма Цегелина, как ему доложили, что прибыл чегодарь верховного визиря Мегмета Муссун-оглы. «Вот и дождались важных событий, – мелькнуло в голове фельдмаршала, – а то что-то скучно было».

С восточной церемонностью вошел турецкий курьер и вручил Румянцеву письмо визиря.

Ласково принял Румянцев столь долгожданных курьеров. Теперь все зависело от него и его канцелярии. Нужно было тщательно изучить письма, чтобы не попасть впросак в будущем, когда начнутся переговоры. Тут каждая строчка что-то должна обозначать, и без опытного дипломата не обойтись. Хорошо, что в Яссы прибыл Симолин, много лет прослуживший резидентом в Дании, Австрии, при имперском сейме Священной Римской империи, так что подобный опыт у него должен быть. А то пришлось бы писать Никите Ивановичу, чтоб прислал он образцы, по коим можно сочинять свои ответы на письма визиря.

Румянцев вопросительно посмотрел на вошедшего дежурного адъютанта.

– Иван Матвеевич Симолин просит принять его, – бесстрастно доложил адъютант, догадавшийся, что этому посетителю фельдмаршал будет рад.

– Легок на помине. Просите! – оживился Румянцев.

Иван Матвеевич уже знал о прибытии курьеров и посчитал необходимым присутствовать при разборе писем визиря и министров дружественных стран. После обычных в таких случаях приветствий Румянцев вручил ему письма из Константинополя и попросил тут же с ними ознакомиться и высказать свои суждения.

Симолину, как и Румянцеву, не понадобился переводчик: и верховный визирь, и прусский, и австрийский министры великолепно владели французским языком, широко употребительным в дипломатической переписке. Нужно лишь некоторое время, чтобы вникнуть в сущность писем.

Фельдмаршала удивляло то, что венский и берлинский дворы вмешиваются столь беззастенчиво в отношения России с турками, диктуют, в сущности, условия перемирия и мира. «Мы проливаем кровь на полях сражений, выигрываем битвы, а они потирают от удовольствия руки и загребают себе выгоды от наших сражений, – с возмущением думал он. – И самое страшное, если Молдавия и Валахия снова отойдут к Турции. Слух об этом уже широко распространился среди местного населения. Надо же додуматься до того, чтобы играть двумя большими, самостоятельными княжествами, как в карты: отдайте Валахию и Молдавию Австрии, которая вернет их туркам, а турки отдадут ей Белград. Если дворы добиваются равновесия в Европе, которое якобы нарушено Россией, то нужно просто предоставить этим княжествам самостоятельность. Можно подумать, что мы начали войну, а не турки, подогреваемые Францией и Австрией. Все боятся усиления России – вот основная причина затянувшихся переговоров с турками. Все европейские дворы хотят новых приобретений, вот и выгадывают, чтобы никто не взял больше другого. Ведь дело склонялось к тому, что венцы стали готовить армию против России и якобы ждали момента, чтобы напасть на нас. Пришлось ведь предупредить генерала Эссена не нарушать ни под каким видом границ земель ее величества императрицы, не подавать ни малейшего повода к каким-либо неприязненным действиям…»

Румянцев все эти дни и месяцы мысленно часто возвращался к прошлой кампании, блистательному ее завершению в конце октября, когда вся турецкая армия повсеместно была разгромлена и огромные трофеи перевезены на левый берег Дуная. А потом все больше его захватывала политическая игра, которая развернулась вокруг переговоров о мире… «Удастся ли России воспользоваться победами над неприятелем и обеспечить наконец-то безопасность своих хотя бы южных границ, отделив Крым от Турции и поставив вечных беспокойников наших в зависимость от Петербурга?..» Этот вопрос давно волновал Румянцева и все время стоял перед ним, как только он прибыл в Глухов и познакомился с положением на юге России. А теперь ему предстоит воплотить в жизнь свои давние замыслы и мечтания. Пусть он лишь выполняет чужую волю, но он исполняет то, к чему давно уже душа его была подготовлена самостоятельными размышлениями.