Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Федор Иванович Шаляпин, как и прежде, пытался избегать политических споров и разговоров, но оградить себя от влияния сиюминутного, дерзко вторгавшегося в жизнь каждого не смог. Выходили газеты, брошюры, листовки, в которых социалисты призывали к истребительной войне против царя, помещиков, фабрикантов, чиновников. А в других газетах, листовках и брошюрах – совсем иные призывы и лозунги: «Живи же трудясь, подвизайся и возрастай духовным просвещением и развитием и верь: ты взойдешь путем дарованной свободы на вожделенную высоту христианских добродетелей и общего духовного просвещения наравне с другими или еще более, нежели другие христианские народы мира; и так оставь скорей мучительное и мрачное смятение духа, злобу и волнения… Не слушай тех речей змеиных, которые зовут тебя к мятежам и смуте; они влекут тебя к ужасным преступлениям и к гибели твоих родных и близких!…Верь мне: это незримый дракон, открывший нам некогда бедствие войны, вновь теперь внутри отчизны яростно терзает нас сам их мучительной и мрачной смутой, мятежами, междоусобиями… отринь скорее от души своей адское дыхание темной силы, скорее примись за честный труд… и враг как тень исчезнет от тебя, а с ним и мрак с души твоей спадет…» В этих газетах и брошюрах правого направления толково говорили о целях и задачах социалистов, о той революции, к борьбе за которую они зовут простой народ. Кто-то из друзей подсунул небольшую брошюру, в которой резко говорилось о социалистах, и Шаляпин невольно прочитал те поучения, которые не раз уж доводилось слышать в дружеских компаниях: «Все мы знаем, что повсюду в России издаются многочисленные газеты, именующие себя «либеральными», «конституционно-демократическими», «социал-демократическими», и что вся русская земля и весь русский народ засыпан миллионами брошюр и листков этих партий… Они внушают русским людям сословный разлад, взаимную ненависть и междоусобицу, они возбуждают русскую темноту к бра-то-убийству, грабежам, восстанию против Царя, властей, Церкви; они разрушают веру, семью, брак, они издеваются над долгом службы, долгом присяги, воинской честью, любовью к родине, над русской народностью. Их литература не просто ненужный русским людям и России неважный хлам, но сильнейший яд, сильнейшая духовная отрава, растлевающая ум, сердце, волю, нравственность и характер русского человека, а следовательно, разрушающая все русское общество, весь организм русского государства…»

В правых кругах не раз доводилось слышать, как ругали революционеров, обвиняя их во всех беспорядках, разрушениях, забастовках:

– Разве можно русскому говорить о русской партии, о русской государственности, о русском народе? Ведь сразу попадешь в ретрограды или еще хуже – в черносотенцы. И ведь посмотрите, кто чаще всего ходит в так называемых революционерах, демократах или, на худой конец, в либералах? Иноземцы, инородцы, чаще всего евреи, которые преследуют свои исключительные права на миродержавство и принципиально враждебны всем иным племенам и народам…

А если кто-то возражал против такого огульного обвинения евреев или инородцев, то тут же находились и другие слова:

– Да помилуйте! Мы с радостью приветствовали бы братство и равноправие с евреями, но вся история всего мира неопровержимыми фактами подтверждает, что народ израильский претендует на исключительную роль…

События между тем приобретали все более и более грозный характер. То, что копилось после Кровавого воскресенья, вылилось во всероссийскую политическую стачку. Многие предугадывали неизбежность такого дружного выступления различных слоев российского народа; публицисты и левого, и правого направления с одинаковой настойчивостью писали и предупреждали о приближении этой опасности; правительство принимало свои меры, 6 августа был издан манифест о предстоящих выборах в Думу, потом были предприняты другие шаги с целью успокоения общественного мнения, но все эти меры были робкими, половинчатыми, а потому никого не могли удовлетворить. Процесс формирования недовольных продолжал бурно развиваться…

И вот два миллиона бастующих… Кое-где митинги и демонстрации перерастали в вооруженные столкновения с полицией и войсками. Прибалтика, Польша, Финляндия, Украина, Поволжье, Закавказье были охвачены пламенем протеста против булыгинской Думы, против царского правительства. «Да здравствует демократическая республика!» – этот лозунг становился все более популярным в рабочих демонстрациях. Царское правительство все еще надеялось подавить инакомыслие. Петербургский генерал-губернатор Д.Ф. Трепов дал приказ войскам и полиции: «…холостых залпов не давать и патронов не жалеть». Но и в войсках наметились противоречивые отношения, открыто выражал недовольство Кронштадт, Севастополь, Киев… По всему чувствовалось, что и войска не будут так послушны, как 9 Января.

Предчувствуя опасность, царское правительство 17 октября опубликовало манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». Манифест даровал народу «незыблемые основы гражданской свободы», неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний, союзов; манифест гарантировал избирательные права тем слоям населения, которые были этого права лишены; манифест признавал Думу законодательным органом, без которого ни один закон не мог быть принят. Трепов был уволен в отставку. Витте возглавил правительство. Была объявлена политическая амнистия, отменена предварительная цензура печати, обещано разработать новый избирательный закон…

Российское общество возликовало: все его требования были удовлетворены. Возникали партии, оформлялись программы, происходила резкая поляризация политических сил; вышла из подполья социал-демократическая рабочая партия; организационно оформился «Союз русского народа», поставивший своей целью «развитие русского национального самосознания и прочное объединение русских людей всех сословий и состояний для общей работы на пользу дорогого нашего отечества – России единой и неделимой», заявивший, что «благо родины – в незыблемом сохранении православия, русского неограниченного самодержавия и народности».

18 октября 1905 года в «Метрополе» состоялся митинг, в ходе которого высказывались и одобрение политическим реформам, и резкая критика царского правительства, продолжавшего преследовать сотни людей за их политические убеждения. Горький прочитал телеграмму председателю Совета министров С.Ю. Витте с требованием немедленно предоставить амнистию пострадавшим за политические убеждения. Первым поставил свою подпись под этой телеграммой Федор Шаляпин. И тут собравшиеся закричали: