Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

– Просто я читала в газетах обо всем этом, пока ты пел в Монте-Карло; а когда приехал в Гурзуф, мы не успели обо всем поговорить, так мало ты у нас был. Но из газет разве что поймешь, все какие-то намеки, догадки, которые потом оказываются ложью и клеветой, – резко высказалась Иола Игнатьевна.

– Трагедия в том, что внезапно скончался великий князь Владимир Александрович, покровительствовавший Дягилеву. И Дягилев ничего не придумал лучшего, как охладеть к Матильде Кшесинской… Сначала ее пригласил выступать в труппе, даже обговорили, что она будет танцевать, кто у нее будет партнером, ну все, как полагается. Но, оказывается, он обращался к ней за советом и помощью лишь с единственной целью – получить покровительство царской семьи и получить казенные субсидии. С помощью Кшесинской он мог бы все это получить. Так оно и было на самых первых порах. А потом смерть князя, охлаждение к Матильде, которой он предложил танцевать незначительную роль в мало кому известном балете «Павильон Армиды». Она сама мне рассказывала, что в этом балете она не смогла бы проявить свои дарования и обеспечить себе успех, на который она имела полное право, потому что перед этим, в 1908 году, уже выступала на парижской сцене. Она спорила, доказывала Дягилеву, чтобы дал он ей возможность по своему усмотрению подобрать балет, в котором она могла бы блеснуть. Но он так и не уступил ей. И она отказалась от участия и, естественно, от всякой поддержки его предприятия, а вслед за этим последовала и телеграмма царя. Враги Дягилева ожидали, что эта кара произведет страшный разгром в дягилевской антрепризе, пустили слух, что это вообще грязное дело, что успех прошлого года – это все ложь и обман. Приложили руку к прекращению покровительства и выдачи декораций и костюмов из императорских театров великие князья Андрей Владимирович и его брат Борис Владимирович, которые были дружны с Матильдой Кшесинской… Но Дягилева не так-то легко сбить с намеченного пути, он тут же объявил, что и без покровительства и без декораций он осуществит свое дело, весело и бодро продолжал готовить Русский сезон в «Шатле»… Сколько в нем энергии, силы противостоять вот таким гонениям. Позавидуешь…

– Но почему он не мог ей уступить? Ведь она действительно хорошая балерина. Может, уступает в чем-то гениальной Павловой, но он мог бы пойти ей навстречу…

– Как тебе объяснить… – Шаляпин задумался, вспоминая все, что ему говорили об отношениях Дягилева и Нижинского, юного танцовщика, который стал за один сезон знаменитостью. – Боюсь, что Дягилев стал ревновать Нижинского, которого обожала Матильда, репетировала с ним балет для красносельских спектаклей, всячески выдвигая его и предрекая ему блестящее будущее. Говорила о нем не только как об отличном танцовщике, но и чудном кавалере. Она была первой артисткой, выступившей с ним на сцене как партнерша, об этом стали часто писать в газетах, говорить в салонах. Она называла его чудным мальчиком, милым, симпатичным, скромным, обаятельным. И он очень к ней привязался. Она не скрывала, что Вацлав Нижинский подарил ей чудный образ, сделанный из перламутра, с серебряным кругом сияния над ликом. Как она расхваливала этот подарок, не забывая при этом сказать о благородстве душевном Вацлава, его доброте и благодарном сердце его. А ведь в этом узком круге, где вращаются Дягилев и Кшесинская, сразу все становится известным. Вот и началось охлаждение Дягилева к Матильде. Все очень просто, он охладел к Матильде, как только узнал, что у нее тоже есть виды на этого мальчика. И сразу же к Дягилеву охладели в царских кругах… Как он умолял, по его словам, барона Фредерикса исходатайствовать возвращение царской милости, но министр двора не стал хлопотать. После чего поползли в Питере слухи, что вообще Русский сезон в «Шатле» не состоится. Бенуа выступил с опровержением этих пустых слухов… Дягилев сделал, в сущности, невозможное. Он говорил мне в Париже: «Не было иного выхода, как заказать и срочно изготовить вновь все декорации, костюмы и аксессуары в течение трех оставшихся до начала сезона недель для намеченных к постановке в Париже двух русских опер и четырех балетов. Заказ этот, совпавший к тому же со страстной и пасхальной неделями, с неимоверными усилиями и затратами был приведен в исполнение»-. И после этих спектаклей можно уже открыто говорить, что это великое национальное дело, осуществленное в срок, сделано только благодаря исключительным дарованиям Сергея Павловича Дягилева. Более того, Дягилеву стало известно, что барон Фредерикс написал послу во Франции Нелидову о том, что Дягилеву запрещается называть свою антрепризу «ансамблем императорских театров», что с каждого артиста взята подписка не обращаться в посольство за помощью, если затея Дягилева провалится. Просто хотели задушить эти спектакли…

– В какой-то газете я читала, – оживленно сказала Иола, довольная этим разговором на давно интересовавшую ее тему, – что Дягилеву и его друзьям пришлось столкнуться с организованной враждебной кампанией. Но я не думала, что эта вражда исходит из таких кругов, мало ли, казалось мне, у знаменитых людей завистников…

– Да, атмосфера вражды, сплетен, озлобления, недоброжелательства, бывали и угрозы физической расправы – это обычная театральная атмосфера, а тут к тому же и поездка в Париж, по крайней мере, начало европейской славы…

– Я читала в газетах, что во время репетиций в Екатерининском театре танцовщицы танцуют голыми…

– Чушь, конечно, некоторые наши «друзья» посылали письма в Париж с намеками на то, что не ведает никто… Грязи много было вокруг нашего дела, но грязь на вороту не виснет, как скажут в народе. Ничто не помогло этим негодяям. Николай Рерих написал декорации «Псковитянки», костюмы к ней были взяты с рисунков художника Стеллецкого, сделанные им для трилогии графа Толстого и забракованные дирекцией императорских театров, Бенуа написал новые эскизы к «Павильону Армиды», Валентин Серов – к «Юдифи», Лев Бакст – к «Клеопатре»…

– Вот как раз об этом спектакле говорили, что в нем балерина танцевала голая, – вспомнила Иола рассказанную ей сплетню.

Федор Иванович рассмеялся и полными от слез глазами посмотрел на Иолу.

– Опять сплетня, а ты поверила. Я видел этот балет… В нем действительно есть сцены, я бы сказал, фривольного характера, ну, сама понимаешь, балет поставлен по новелле Теофила Готье «Ночь Клеопатры». Ясно, что есть в этой новелле этакая пикантность, что ли, и постановщик Михаил Фокин должен был решить по-своему эти сцены… Нужно было видеть, как Клеопатра в исполнении юной и смелой Иды Рубинштейн в одной из самых соблазнительных сцен постепенно освобождалась от своих одежд, предаваясь любовным утехам прямо на глазах изумленной публики, но все было поставлено так, что самого главного, что должно было произойти, не происходило; оставался какой-то миг, но в этот миг появлялись придворные дамы и загораживали занавесками ложе любовников… Сделано просто здорово! Под прекрасную музыку «Млады» разматывались одни одежды за другими, со сложными движениями гибкой и обольстительной Иды. И вот когда на ней оставалось нечто вроде костюма, придуманного талантливым Бакстом, звучала страшно грозная и соблазнительная музыка Римского-Корсакова. Перед нашими глазами возникала не просто полуобнаженная девчонка, а настоящая соблазнительница, гибель с собой несущая. В этот момент действительно кажется, что можно отдать жизнь за мгновение обладания этой упоительной дивной женщиной. Необыкновенная сцена! Потрясающая! Успех, который имели наши балеты, особенно «Клеопатра», был несомненный, может быть, ничуть не меньше, чем «Псковитянка» и сцены из «Князя Игоря» и «Юдифи». И дело не в пресловутом раздевании Клеопатры, а в том, что наш балет поразил парижан своей новизной, музыкой, талантливыми исполнителями, равных которым не знает Европа. Вот чем дорог всем Дягилев и его предприятия… Да и парижане почувствовали, что мы приехали в самый нужный момент, когда Европа нуждалась в новых темах, ощущениях, новых средствах сценической выразительности. В репертуар французской оперы вошел «Борис Годунов», после моего выступления в «Ла Скала» тот же «Борис Годунов» войдет в репертуар итальянских артистов, теперь – «Псковитянка», «Князь Игорь», «Юдифь»… В ближайшие годы Дягилев мечтает поставить в Париже «Садко», «Снегурочка» уже поставлена на сцене парижского театра. Русская музыка покоряет Европу, ведь после Парижа – законодателя всяческой моды – поставят русские оперы все европейские столицы… Понимаешь? И я – участник этого торжественного шествия русской музыки по европейским театрам… Как это великолепно! Как это здорово!