Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Все разговоры о холодности и чопорности англичан оказались далекими от действительности. И Шаляпин в этом убеждался каждый раз, бывая и в гостиной премьер-министра, и в беседах с очаровательными светскими дамами, и в разговорах с мастеровыми, театральными плотниками. Везде он был на высоте своего положения, везде он был самим собой, представляя великое искусство великой страны. Но «без курьезных случайностей жизнь моя никогда не обходилась», – вспоминал сам Шаляпин. Не обошлось без курьезов и в Лондоне. После успешных выступлений посыпались к нему в отель приглашения посетить тот или иной дом. Как правило, приглашали его богатые и знатные фамилии, но приглашения, конечно, были написаны на английском языке. Если бывал у него в это время знающий язык, то Шаляпин записывал приглашение и бывал в этом доме; если же приносили приглашение, когда он бывал в одиночестве или с Исайкой Дворищиным играл в 66, то это приглашение откладывал и вскоре забывал про него под ворохом новых приглашений. Вскоре пришел к нему знакомый, знавший английский язык, и сообщил Шаляпину, что среди этих писем есть и приглашение на завтрак от госпожи Асквит, жены премьер-министра Герберта Генри Асквита. На пять дней Шаляпин опоздал к завтраку премьерши…

«Что делать? По законам вежливости я должен был извиниться. Обратился к дамам, подругам госпожи Асквит – во всех трудных случаях жизни лучше всего помогают дамы! Они устроили так, что госпожа Асквит извинила мне мою небрежность и все-таки пригласила на завтрак к себе…» – вспоминал Шаляпин. А дочери Ирине 29 июня он писал: «…Английская жизнь, ее порядок ставят меня в такое положение, к которому я, конечно, не привык, и поэтому приходится немного уставать, а именно: здесь мне пришлось познакомиться с очень многими англичанами, – они приглашают меня на завтраки, обеды, чаи и ужины. Поэтому приходится рано вставать, отвечать на разные письма и ездить, кроме того, с визитами. Английского языка я, конечно, совершенно не знаю, и хотя все мои знакомые говорят по-французски, однако я чувствую себя не очень ловко и поэтому нынче зимой хочу учить английский язык, что также советую и вам всем, – кажется мне, что это самый необходимый язык, и потому нужно, чтобы вы все – Лида, Таня, Федя и Боря – учились по-английски. Передай им это…»

По словам Шаляпина, русская опера в Лондоне имела «огромный, огромный успех», «успех мы имели такой, который можно назвать уже триумфом. Англичане прямо сошли с ума, они кричат «браво» и вызывают артистов гораздо больше и сильнее, чем даже в Москве и Петербурге. Газеты все переполнены восторженными статьями об нас, обо мне и об русской музыке, высказывают досаду, что не приглашали в Лондон меня раньше, и об этом очень сожалеют. Когда я все это слушаю… я, конечно, страшно радуюсь и за себя, и за русское искусство вообще, и чувствую себя, конечно, очень гордым. Значит, думается мне, не все уж у нас в России так плохо, как думают большинство иностранцев, а есть что-нибудь и хорошее, и даже очень хорошее…».

И Шаляпин уже подумывал о том, как провести отдых… То ли снова поехать на Капри, к дорогому другу Алексе, то ли поехать в Россию в деревню Ратухино, где отдыхали его дети с Иолой Игнатьевной, то ли выписать в Лондон Марию Валентиновну с детишками, где-нибудь поселить их недалеко от Лондона, на берегу моря, может их часто видеть и вместе с тем все сохранить в тайне, что, конечно, очень важно для Лондона. Но как ехать в деревню… До следующего выступления в Довиле, во Франции, всего лишь две недели, и Иола Игнатьевна резонно написала, что он только устанет в дороге, потратит на дорогу восемь дней, а за пять-шесть дней в деревне не успеет отдохнуть, как надобно будет возвращаться… Это ж одно недоразумение и досада. «И в деревне не посидишь с ребятами, и не отдохнешь, а только устанешь… Вот и думай, что делать после выступлений… Нет, уж потерплю еще в Европе до 15 августа нашего, а там приеду в Ратухино… Оно, конечно, досадно, что приеду к концу летних каникул моих ребятишек и они уже будут собираться в город, но, видно, ничего не поделаешь, раз взялся за работу, так надо делать, а работа моя, к сожалению, бродячая, то туда надо ехать, то в другую сторону. Очень это мне надоело, а ничего не поделаешь, нужно и для дела, и для денег, много надо заработать – муха их укуси. Надо, чтобы у детишек, когда они подрастут, было что-нибудь в кармане на черный день… Репетиции, знакомства, визиты, завтраки, обеды, спектакли, знакомые, интервьюеры, газеты – как все это надоело, тратишь такую уйму времени, что просто беда… Отдохнешь только тогда, когда скажешь, что заболел… И как хорошо в этот день сидеть дома и никуда не выходить».

Думал и надеялся, что на триумфальной ноте и закончатся лондонские спектакли. Тем более гром аплодисментов во славу русского искусства долетел до королевского дома, и король, бывший на юге Англии, сообщил о своем желании послушать «Бориса Годунова» в исполнении Шаляпина, пришлось давать еще один спектакль, внеплановый. Но, может быть, и хорошо, что так случилось…

4 июля, 17-го по европейскому времени, шел последний плановый спектакль «Борис Годунов»… Как всегда, Шаляпин пришел заранее и стал настраиваться на свою сложнейшую роль. Чувствовалась какая-то тревога в коридоре, за кулисами, но, увлеченный своими заботами, не обратил на это внимания. Дягилев заскочил на минутку, спросил, не знает ли он, что против него замышляет хор, но, убедившись, что Шаляпин ничего путного ему сказать не может, тут же убежал… Что-то назревало… Шаляпин, конечно, знал, что Дягилеву не всегда удается свести концы с концами и не все финансовые свои договоренности ему удавалось выполнять. На этой почве происходили некоторые недоразумения, но Дягилев своевременно их устранял.

Наконец Шаляпин узнал, что же происходит за его спиной, буквально перед открытием занавеса. Он готовится в последний раз перед лондонской публикой сыграть Бориса Годунова, а в коридорах какая-то непонятная суета, вовсе не похожая на подготовку к спектаклю…

В своих книгах Ф.И. Шаляпин вспоминает этот эпизод…

Все началось с того, что Дягилев, решительный и властный человек, за эти несколько лет почувствовал свою огромную силу и привлекательность дела, которое он так умело повел: участие в его антрепризе сразу же приносило европейскую известность артистам… Можно было много лет петь и танцевать в императорских театрах и быть известным в узких кругах столичного бомонда, но как только артист попадал в труппу Дягилева, так сразу становился известным, а это означало приглашения и контракты с западными театрами.

Шаляпин почувствовал эти перемены в характере Дягилева, как только начались обсуждения репертуара Русских сезонов в текущем году. Без согласия Шаляпина он уже заказал Стравинскому и Равелю новую инструментовку «Хованщины»…