Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

И пошел на сцену: начиналось второе действие…

Под бурные аплодисменты англичан завершился и этот спектакль. Шаляпин не спал всю ночь. Еще в театре он узнал, что хорист, упавший после его удара, несколько минут пролежал без сознания.

Шаляпин ранним утром разыскал хориста и повинился в своей горячности. Узнав о визите, в комнату входили артисты, враждебные и виноватые, в зависимости от совести каждого из них. Просили друг у друга прощения. Виновник этой драки тоже покаялся, начали обниматься, некоторые заплакали, как это бывает в русских компаниях. И предали этот печальный инцидент забвению.

Но это только так казалось участникам этой скандальной истории. В Лондоне узнали об этом, но пресса промолчала, посчитав это внутренним делом артистов. Зато в России господа журналисты постарались вовсю… И как всегда, все переврали и перепутали…

Свидетель, один из хористов, так рассказывал одному из корреспондентов: «Доверенный Дягилева пригласил для расчета выборного от хора Шлыкова пойти в уборную Шаляпина, на что тот согласился. Шаляпин, увидев его, сказал: «Я не хочу видеть этой рожи». Возмущенный Шлыков ответил: «После этого сам ты – рожа» – и ушел из уборной, бормоча что-то про себя. Шаляпину кто-то сейчас же донес, что Шлыков выругал его «мерзавцем». Не проверив этого, Шаляпин вышел на сцену и ударил Шлыкова по лицу. Возмущенные, мы бросились на Шаляпина и стали бить, пока подбежавшие артисты не увели его в уборную. Через несколько минут к нам вышел Купер и сказал, что Шаляпин плачет в своей уборной и просит прийти к нему Шлыкова, чтобы попросить у последнего прощения. Из боязни какого-либо насилия со стороны Шаляпина мы Шлыкова не отпустили, заявив, что настаиваем на извинении перед всем хором. По окончании спектакля Шаляпин подошел к Шлыкову, поцеловал его и просил простить его за горячность. Мы напомнили Шаляпину, что и он не раз отказывался играть без уплаты денег и что странно было сразу не понять наших справедливых требований. Шаляпин еще раз извинился, объяснив свою горячность тем, что отказ продолжать спектакль именно в этой сцене, где его выход, принял за желание отомстить ему». («Утро», 27 июля 1913 г.)

И еще одно свидетельство. «В русских газетах я прочитал множество статей, полных морали и упреков по моему адресу. Писали о том, что вот-де Россия послала в Европу своего представителя, а он вон что делает, дерется, – вспоминал Шаляпин по горячим следам событий. – О, черт вас возьми, господа моралисты! Пожили бы вы в моей шкуре, поносили бы вы ее хоть год! Та среда, в которой вы живете, мало имеет общего с той, в которой я живу. А впрочем, если человек привычен проповедовать мораль, лучше уж не мешать ему в этом, а то он станет еще злее и придирчивее!

Антрепренер Дягилев, возвратясь в Россию, не позаботился объяснить причины скандала и мою роль в нем. У нас не принято придавать значение клевете на человека, хотя бы этот человек и был товарищем тех, кто слушает клевету на него.

Во второй мой приезд в Лондон, когда я пришел на оркестровую репетицию, весь оркестр во главе с дирижером был уже на месте. Я вышел на сцену, приблизился к рампе, и дирижер представил меня музыкантам, – оркестр встретил меня аплодисментами… Как и в первый мой приезд, мне приходилось бывать на разных обедах, завтраках, и я снова решил устроить для англичан five o’clock tea, пригласил приятелей хористов, виолончелиста и аккомпаниатора Похитонова. Английские друзья помогли мне устроить вечер очень изящно и красиво. Собрались художники, журналисты, литераторы, один из великих князей с женой, наш посланник, госпожа Асквит, принцесса Рутланд, леди Грей, г-жа Уокер, Роза Номарш.

Великолепно пел хор! Изумительно! Все хористы поняли, что они представляют русское искусство, и с поразительной красотой исполняли русские песни, а также и церковные песнопения, – наша церковная музыка вызвала у англичан глубокое впечатление, особенно горячие похвалы.

Много пел я и соло, и с хором. Сначала все пели торжественные и грустные вещи, а потом разошлись и великолепно спели ряд веселых песен, и это сразу изменило тон вечера, приподняло настроение, все вдруг стало проще и милее.

Англичане очень благодарили меня и всех нас за концерт, а на другой день я получил массу любезных писем от моих гостей, – директор Лондонской консерватории восторженно писал, что, прожив много лет и много видев, он никогда еще не переживал ничего подобного пережитому вчера, на концерте. Писем, подобных этому, у меня целая коллекция, они подписаны знаменитейшими именами мира, и каждое из них восторженный дифирамб русскому искусству».

О войне Шаляпин узнал во время гастролей, неожиданно поезд остановился и было объявлено, что поезд дальше не пойдет: война! С огромным багажом Шаляпин оказался буквально на улице, пришлось, по его словам, открыть сундуки и чемоданы и раздать все вещи и подарки бедным людям, оставив себе самое необходимое. То пешком, то на лошадях Шаляпин наконец добрался до Парижа. Потом – до Бретани, до Дьеппа. Сел на пароход и очутился в Англии. В Глазго через несколько недель он купил билет на норвежское судно «Сириус» и за несколько дней доплыл до Бергена. Потом – Христиания, Стокгольм, Торнео.

«А в Торнео меня поразила веселая девушка-финка, она подавала чай в трактире, все время мило улыбаясь… День был тусклый, небо плотно обложено тучами, а девушка поет о солнце. Это понравилось мне, и с этим впечатлением я доехал до Петербурга, который уже переименовался в Петроград».

Этими словами Шаляпина заканчиваются его «Страницы из моей жизни»…

Начинался новый период, новые страницы…

25 октября 1917 года Шаляпин встретил Октябрьский переворот в Народном доме, играя испанского короля Филиппа. Несколько лет спустя он вспоминал об этом памятном вечере: «А революция «углублялась». Все смелее поднимали голову большевики. Я жил на Каменноостровском проспекте, и мой путь из дому в театр Народного дома лежал близко от главного штаба большевиков, который помещался во дворце знаменитой танцовщицы Мариинского балета М.Ф. Кшесинской. Большевики захватили самовластно дворец и превратили его обширный балкон в революционный форум. Проходя мимо дворца, я останавливался на некоторое время наблюдать сцены и послушать ораторов, которые беспрерывно сменяли друг друга. Протиснуться к балкону не было никакой возможности из-за толпы, но я слышал, однако, громогласные речи. Говорили ораторы толпе, что эти дворцы, граждане, ваши! В них жили эксплуататоры и тираны, а теперь-де наступил час возмездия. Недостаточно забрать эти дворцы – нет, нет, нет, граждане! Надо уничтожить, как гадов, самих этих злостных кровопийц народных!!»