Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Элементы природы переплетаются очень тесно со всякого рода историческими и иными моментами. Все это – штампованные аксессуары. У него много сравнений «донского масштаба» (например, «звездное займище»), а в Польше солнце тоже «как будто не Донское». В каждой фразе культивируется любовь к «тихому Дону».

Не менее любопытно описание уходящего, ушедшего и для нас, конечно, ненавистного быта. Возьмем то, что мы называем «религиозным опиумом». Он этот «опиум» описывает так: «Из церкви, через распахнутые двери на паперть, с паперти в ограду сползали гулкие звуки чтения, в решетчатых окнах праздничный и отрадный переливался свет…» (I. С. 18).

Не знаю, товарищи, вряд ли мы бы сказали с вами, что «из церкви праздничный и отрадный переливался свет». Конечно, могут возразить, что он переносит нас в ту эпоху, но это не убедительно. Да и нужно ли это «перевоплощение»?

Он не упускает случая противопоставить иногородних казачеству. Приведем пример, который, правда, касается, буржуазной части иногородних, но Шолохов одинаково отрицательно относится как к буржуазной, так и не к буржуазной.

После того, как Каледин сложил с себя власть, а за ним и все правительство, Шолохов приводит следующий инцидент:

Янов подошел немного смущенно:

– Члены правительства – не казачья часть – просит о выдаче им денег на проезд.

Каледин сморщился, кинул жестко:

– Денег у меня нет… надоело (II. С. 300).

«Идеалиста» Каледина автор противопоставляет иногородней неказачьей части, которая в эти «трагические» для Дона минуты думает о деньгах. В чем смысл этого инцидента? В противопоставлении Дона и казачества иногородним, вне зависимости от классовой принадлежности!

Вкрапленные в роман описания природы, культивирование любви к «тихому Дону» и т. д., с первых же страниц – идеализация быта, старинные песни, старинные слова, та старина, которая уже отжила к моменту войны, возрождается в романе Шолохова и поднимается нм. Тому же служат и воспоминания о прошлом не только стариков, но и революционных казаков. Вспомните о делегации Подтелкова, которая едет к Каледину. Когда казаки проезжают через Дон, они вспоминают обычай, когда они раньше, возвращаясь со службы, всегда бросали в Дон вещи. Такие моменты вкраплены в роман. И когда вы читаете о борьбе на Дону, вы видите, что автор хочет показать, что хотя борьба идет, но «родное», «донское», любовь к «тихому Дону», – все эти обычаи, старина, песни, вся эта крепкая, сочная, связанная с природой, казачья жизнь сильнее всего. Роман пропитан этим настроением.

Любовь к родине, к «тихому Дону», национальная связь объединяют, по мнению автора, казачество, вне зависимости от классовой принадлежности, объединяют самые разнообразные группы казачества. Я приведу ряд примеров.

Вот Григорий Мелехов приехал домой. «Неизъяснимо родным, теплым повеяло на Григория от знакомых слов давнишней казачьей и им не раз игранной песни» (I. С. 376).

Когда Григорий подъезжал к дому в отпуск, в нем проснулось то, что у Шолохова объединяет и Атарщикова, и Бунчука, и офицеров, и казаков. «Кровь кинулась Григорию в голову, когда напал глазами на свой курень». Воспоминания наводнили его. С база поднятый колодезный журавель, словно кликал, вытянув вверх серую вербовую руку.

– Не щипит глаза? – улыбнулся Пантелей Прокофьевич, оглядываясь, и Григорий, не лукавя и не кривя душой, сознался.

– Щипет… ды ишо как…

– Што значит – родина, – удовлетворенно вздохнул Пантелей Прокофьевич. (II. С. 279).

Другой пример – Бунчук. Бунчук – большевик, как вам известно. Бунчук наезжает домой. «От страшно знакомого запаха, присущего только этому дому, у него закружилась голова… с внезапно и остро застучавшим сердцем, через рот, как при удушьи, вдыхая воздух, Бунчук повернулся и, кинув чемодан, оглядел кухню… словно вчера ушел отсюда Бунчук». Далее следует описание встречи с матерью. «Они вошли в дом. И тут только, после пережитых минут глубокого волнения, Бунчука вновь стало тяготить пальто с чужого плеча: оно стесняло, давило под мышками, путало каждое движение. Он с облегчением сбросил его, присел к столу» (II. С. 214–215).

И Бунчука тоже обволакивает это родное, близкое, бытовое, оно его побеждает, и он сбрасывает «пальто с чужого плеча» – может быть, символическое «пальто»?

Решив участвовать в заговоре Корнилова, казачьи офицеры поют старинную песню. У Атарщикова «сбежала… холодно сверкнувшая слезинка» (II. С. 115).

Плачет Атарщиков, плачет и Григорий Мелехов. Вот перед нами подъесаул Атарщиков, который говорит: «Я до чертиков люблю Дон, весь этот старый, веками складывавшийся уклад казачьей жизни. Люблю казаков своих, казачек – всех люблю. От запаха степного полынка мне хочется плакать». Автор любовно рисует его портрет, родинку на веке. «Из под воротника сорочки Атарщикова наивно, юношески трогательно смуглела шея» (II. С. 110).

Возьмем Листницкого, который в конце концов уходит вместе с добровольческой армией.

Казаки поют. «Листницкий, останавливаясь, прислушивался и чувствовал, что и его властно трогает бесхитростная грусть песни. Какая-то тугая струна натягивалась в учащающем ударе сердца, низкий тенор подголоска дергал эту струну, заставлял ее больно дрожать. Листницкий стоял где-нибудь неподалеку от сарая, вглядывался в осеннюю хмару вечера и ощущал, что глаза его увлажняются, слезы остро и сладко режут веки. (II. С. 22). Офицер говорит «махнуть бы на Дон от всей этой каши» и т. д. Такова роль и влияние всех тех элементов, о которых говорит Шолохов и которые объединяют и Бунчука, и Листницкого, и Григория Мелехова. То, что с точки зрения Шолохова является национальным, объединяет всех, вне зависимости от классовой принадлежности. Например, для него одинаковы казак Каледин, казак Алферов. Шолохов не проводит никакой грани между дворянством и остальным казачеством. Так он пишет: «Окружным атаманом дружно избран был казак Еланской станицы, генерал, окончивший военную академию, Захар Акимович Алферов» (II. С. 338).

По его словам, Каледин – первый из казаков войсковой атаман. Каледин дворянин, и в правовом отношении он пользовался теми же правами, какими пользовалось дворянство вообще, казачий мундир был надет для приличия, для того, чтобы вести за собой казачество. Между ним и казачьей массой – пропасть, классовая грань.

Нелады фронтовиков со стариками на Дону для Шолохова являются не чем иным, как семейной междуусобицей. Между тем фронтовики на Дон принесли с собой много нового. Это было новое поколение, которое боролось против старинного уклада. Шолохов пишет: «В куренях лишь шла скрытая, иногда прорывавшаяся наружу семейная междуусобица: старики не ладили с фронтовиками» (II. С. 202). Таким образом, эта борьба преподносится именно в масштабе «семейной междуусобицы», тогда как здесь мы видим крах всего уклада, о котором говорит Шолохов.