Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Артур Кек

Юж. Мерзебург. 5.8.1966

В «Нойес Дейчланд» я прочел письмо с Дона с вопросом: «Кто имеет первые издания «Тихого Дона» Шолохова?»

…Давно, будучи комсомольцем, на собрании коммунистов, я купил себе два тома «Тихого Дона». Роман Шолохова возбудил во мне горячее желание поехать в Россию.

То были годы кризиса и великой безработицы в Германии. Моя профессия печника оказалась горестной. С молотком за плечами и «Тихим Доном» в котомке я отправился по стране в поисках работы, мечтая о визе на выезд в СССР.

Но с приходом к власти фашистов все рухнуло. Пришлось вернуться домой. «Опасные» книги «Тихий Дон» я завернул в промасленную бумагу, уложил в ящик и зарыл в землю.

В кошмарные годы нацизма и в войну, и в советском плену мое сердце всегда согревала мысль, что у меня в саду, у заветного дерева хранятся дорогие мне книги – «Тихий Дон» Шолохова.

Возвратясь в свободную Германию, я сразу же вступил в СЕПГ, стал офицером народной армии. Конечно, я нашел свои заветные книги I и II «Тихого Дона» и купил себе новое издание романа в четырех томах, которые прочел с исключительным интересом.

Памятны и очень дороги мне эти два томика «Тихого Дона» 1930 года издания. Но в Россию, в музей, я готов переслать их немедленно.

С социалистическим приветом!

Герхард Гейнце, офицер

Росток, 1.8.1966

Мой отец и я дорожили «Тихим Доном» потому, что в нем рассказана правда о советской революции.

При обыске в доме отца гестапо конфисковало первый том «Тихого Дона», а второй в это время был у кого-то на руках. Мы очень сожалели об этой утрате. Облавы и обыски гестапо заставили нас беречь второй том «Тихого Дона», как зеницу ока. Его читали многие наши друзья, и когда эта волнующая и запретная книга возвращалась к нам в дом, мы даже на ночь прятали ее на чердаке. Затем опасность обострилась и заставила нас «Тихий Дон» с другими советскими книгами зарыть в подвале.

С приходом Красной Армии и разгромом фашизма, когда мы, наконец, смогли свободно вздохнуть, я откопала книги. Время и сырость изрядно попортили заветный томик Шолохова. Я старательно очистила «Тихий Дон» от земли и плесени, высушила его и поставила на почетное место на книжной полке. И снова многие люди читали и перечитывали этот роман.

Гертруда Домбровская

Берлин. 1 августа 1966 г.

Мы не знали России. Мы имели о ней школьные и туманные представления.

«Тихий Дон» открыл всему миру душу донских казаков и величие русской революции.

Герои «Тихого Дона» – это живые люди, каждый со своим лицом, своим сердцем, своими слабостями, доблестью.

Я читал раньше книги Л. Толстого, Н. Гоголя, М. Горького – о старой России. Михаил Шолохов в «Тихом Доне» сказал новое о России,ярко изобразил диалектику революции, кровавые битвы с белогвардейцами и интервентами.

Как ни одна книга, «Тихий Дон» Шолохова вызвал в тридцатые годы невиданно многолюдные дискуссии и горячие споры в рабочих семьях Германии.

«Тихий Дон» помогал нам в острых спорах с оппозицией. Учил предвидеть коварство и жестокость фашистов. Шолохов открыл нам много нового из опыта русской революции. Поэтому этот роман был так дорог мне, и я, несмотря на обыски гестапо, сберег его в целости.

С 1918 года я был членом «Спартаковского Союза» Карла Либкнехта, затем – член Компартии. Все ветераны Компартии высоко ценят книги М. Шолохова.

Макс Валенда

г. Фалькензее. Август, 1966

Есть книги, которые входят в семью на всю жизнь! Такой книгой оказался и «Тихий Дон» Шолохова для нашего деда, партийного ветерана Макса Курейбера, и всех нас – его потомков.

Два томика первого немецкого издания романа М. Шолохова в переводе Ольги Гальперн еще в 1930 году получили высшее признание у нашего деда и среди его друзей.

Как коммунист-подпольщик, наш дед сумел перехитрить гестапо и через все черные годы фашизма пронести «Тихий Дон» Шолохова, произведения Г. Гейне и другие.

С гордостью могу сказать, что благодаря деду и этим книгам в годы коричневой чумы в нашей семье все росли в духе свободомыслия и великой веры в Советскую Россию.

Мой дед, ветеран антифашистского подполья, награжден революционным орденом «За заслуги» и медалью «Фрица Геккерта». Прочитав в «Нойес Дейчланд» письмо из Ростова-на-Дону, мой дед сказал, что с огромной радостью подарит Ростовскому музею сохранившиеся два томика «Тихого Дона» 1930 года издания. Его адрес: 1071, Берлин, Н. Мальмеерштрассе, 21.

Иоахим Шульц

Берлин. 1.8.1966

Перевод писем, документов сделан студентами РГУ Евгением и Алексеем Прийма.

<���…> В 1931 г., по инициативе отца, мы с ним совершили интересную поездку на моторной лодке по Дону. Мы плыли на небольшой однопарной весельной рыбачьей лодке с переносным двигателем, который крепился к лодке за кормой.

Судоходство по реке тогда было развито очень слабо, моторных лодок на реке почти не бывало, изредка на пустынной реке встречались лодки рыбаков.

Наш двигатель едва справлялся с быстрым течением реки, да мы и не спешили, делали привалы в удаленных от населенных пунктов местах; отец с удовольствием вспоминал, как он мальчиком и подростком с товарищами плавал на весельной лодке под парусом и уплывал иногда далеко от станицы в глухие места Дона. Он смастерил парус на нашу лодку, поставил на скорую руку мачту и иногда, когда ветер усиливался, выключал двигатель и правил парусом.

Мы ночевали в незнакомых местах, чаще всего на берегу, вдали от населенных пунктов. Иногда отец предлагал поставить лодку на якорь и ночевать в лодке в удалении от берега, чтобы предупредить возможность нападения бандитов, диких зверей или змей. В лодке спать было трудновато, лечь во весь рост было негде.

Заслышав шум двигателя лодки, приходили с поля удивленные казаки. Они с хитрецой начинали издалека, доискивались причины нашей поездки, сначала не доверяли нашим рассказам, некоторые пробовали вступить с нами в торговые отношения, предлагали нам кур, яйца, масло.

Наконец, завязывались беседы о новой колхозной жизни, беседы, которые отец особенно любил и умел заставить людей говорить откровенно, по душам. Отца особенно волновали и интересовали пути развития колхозного движения у казачества, взаимоотношения иногородних и казаков, описанию которых он уделял столько внимания в прежних своих произведениях.

В эту поездку отец был особенно поражен тем, что даже его любимая степь, как будто веками неизменная, покрытая седым ковылем, теперь ожила и стала иной. Степь перестала молчать.