Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Еще раз должен повторить, что верхнедонцы, бросив фронт в декабре 1918 года, никогда не имели в виду измену и предательство, и поэтому, несмотря на возводимые на них обвинения, они никогда не сожалели о сделанном и никогда не раскаивались ни перед кем, тем более ни перед какими донскими сановниками. Верхнедонцы были требовательны к своим вождям, ждали от них честного служения казачеству и, видя у них только дебоширства, бестолковые распоряжения, всевозможные хищения и заедания всяких штабных передвигателей флажков, решили твердыми мерами исправить положение. Я живой свидетель переговоров верхнедонцев с красными и знаю причину возникновения их. Они видели, что их хутора и станицы пылают пожаром не только от красных, их сундуки ломались не только красными, но и всякими белыми карательными отрядами и то, что чека и контрразведка одинаково не щадят казаков. Нечуткость и невнимание своего же начальства, несдержание им данного слова и необдуманные угрозы на их законные требования переполнили чашу, и верхнедонцы бросили фронт. И стало очевидно, что не белые маршалы, не графы и не князья, не офицеры Добрармии держали фронт, а только мы своими телами.

Как только мы вернулись по домам, вся эта «армия» без оглядки, бросая награбленное добро, а зачастую и своих любовниц, бежала на Новочеркасск. «Мы должны были показать вам, что вы нами держитесь, а не мы вами, и, когда стало надо, мы и без вас справились с труднейшей задачей – восстать во вражьем лагере, очистить свою землю и жертвенно защищать ее» – так размышлял я, ведя ожесточенную борьбу против красных. Своим актом мы хотели исправить произвол в нашем тылу. Когда по случаю ранения я попал в тыл 30, то действительно увидел неописуемый произвол и беспорядок в тылу Донской армии. Казаку не страшны ни голод, ни холод, ни муки смерти, но он не может спокойно мириться с обманом, презрением к себе, жестокостью и разнузданностью тех, кто хочет им командовать.

Невольно вспоминается, как приехал в станицу Вешенскую атаман Краснов. Как раз когда я лежал в лазарете, где раненые казаки буквально заедались тифозными вшами, где стонали сотни героев-казаков. Побывал в церкви, прослушал себе хвалу, но от предложения посетить лазарет, где лежали раненые герои, он отказался. Оставшись в стане красных, я понял, что душа казака не помирится и с тем, что творилось, и здесь; дикая расправа вторгнувшихся мужиков с севера вновь напомнила петровские времена, и мы восстали опять и против этой неправды, и началась битва в защиту правды…

Получив сведения о существовании Донской армии, все мы, и армия и мирное население, с нетерпением ждали соединения, но как только соединились с Донской и Добровольческой армиями, опять начались всяческие виды законных и незаконных грабежей, опять завизжали свиньи, замычал скот, заржала последняя казачья лошаденка, и все – к столу или для передвижения всевозможных тыловых паразитов.

Командующий Донской армией генерал Сидорин 31торжественно разъезжал по освобожденным станицам армии восставших и, будучи в Вешенской, вздумал «журить» верхнедонцев за то, что бросили фронт в 1918 году. А разве ему, Сидорину, было нас укорять?.. Нет, ему надо было только извиняться перед казаками. Мало этого, что Сидорин «журить» вздумал, но и все правительственные комиссары, приезжавшие в наши станицы, вели себя словно завоеватели.

Безответственная и безумная ватага белых тыловых грабителей, контрразведчиков и карателей ежедневно старалась вырвать из казачьих сердец чувства симпатии и солидарности к белой армии и этим увеличивала число красных. Естественно, что, видя произвол и обиду на одной стороне, человек невольно ищет правду на другой, хотя и там ее не могло быть.

В своей переписке с правительством и штабом Донской армии я никогда не упоминал о том, что ощущается недостаток в командном составе, как это значится в кратких и бессовестно искаженных очерках госп. Добрынина, а только лишь настоятельно просил, чтобы с каждым очередным аэропланом присылались патроны. Присланные по назначению Донского штаба армии 30 обер– и 20 штаб-офицеров учинили дикий саботаж, отказываясь отправиться по назначению, чувствуя унижение и оскорбление, что им приходится подчиняться сотнику, хотя и народному избраннику. Они принялись сеять смуту и раздор между казаками, пришедшими из-за Донца, и казаками восставшими, играя на том, что у верхнедонцев нет погон. Все это было с ведома и благословления Сидорина.

В то время, когда разбитые красные беспорядочно бежали на север на всем участке Донской армии, генерал Сидорин, вместо преследования, решил прекратить преследование, потому что: «все равно» дорога на Москву теперь открыта», а пользуясь моей болезнью, принялся расформировывать наши закаленные в боях, внутренне спаянные части и тем положил начало новой эре в борьбе Донской армии – эре поражений.

Новые сидоринские командиры полков и бригад отстраняли старых офицеров армии восставших и предпочитали приближать и пригревать комиссаров, попадавшихся в плен бывших офицеров. Смелые красные агенты в большом числе, пользуясь таким благосклонным отношением начальников наших частей, проникали в среду армии и делали свое дело разрушения. Все заявления старых, опытных казаков о том, что среди перебежчиков есть шпионы, заставляли этих командиров только морщиться, а расследование класть под сукно. Они наивно думали, что таким путем вся красная армия перебежит под их высокое командование.

Был такой случай: однажды один из перебежчиков был назначен командиром бригады, и казаки, подозревая его в шпионаже, вследствие бездействия командного состава сами установили за ним наблюдение. Имея задание во что бы то ни стало уничтожить вверенную ему бригаду, этот командир подвел бригаду под нос красных, расположил в селе и, якобы за отсутствием опасности, приказал даже расседлать коней и не выставлять никакой охраны в сторону противника. Один из вахмистров, поняв, в чем дело, проверив близость красных и обстановку, взял с собой нескольких казаков, прибыл в штаб бригады и заявил: «Г-н капитан, ваше распоряжение, отданное бригаде: расположиться на отдых перед окопами красных – есть измена, которая подтверждается депешами от красного штаба, адресованными на ваше имя!» Командир бригады растерялся и, вскочив на коня, бросился удирать. Но лихой вахмистр Еланской станицы догнал его и рассек голову на две части.

Штаб дивизии вызвал вахмистра и, без долгого расследования, расстрелял его. Так погиб хороший, преданный казак только за то, что убил шпиона и спас жизнь не одной сотне своих братьев. Видимо, штабное гнездо тоже не было чисто от большевистских агентов. Фамилию погибшего вахмистра я забыл, но его помнят еланцы.