Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Я думал целый час. Меня опять вызвал Гречухин. И опять я категорически отказался от поручаемого мне задания. После этого я сидел целый день в приемной до 10 часов вечера. Гречухин куда-то уходил, пришел в 10 часов, позвал к себе. Разговаривал официальным и сухим тоном: «Ну, что вы придумали?»

Я опять отказался. Через 15 минут меня он вызывает опять и сообщает: «Мы посоветовались с Центром и Евдокимовым и решили, если Вы отказываетесь, пошлем другого. Но Вы должны знать, что мы в целях сохранения тайны должны Вас изолировать. Выбирайте сами – или изоляция, или выполнение задания. Вы еще раз можете подумать, и, если не измените решения, я вынужден Вас изолировать».

Я вышел от Гречухина и стал думать, что мне делать. Гречухин ушел, а я думал до 9 часов утра, что мне делать. Какое принять решение?

В комнате сидел дежурный по Облотделу МГБ. Я всю ночь просидел на стуле. У меня было такое нервное состояние, что совершенно не хотелось спать. Я проанализировал все, что «за» и что «против». Сделав анализ данного задания, пришел к следующим выводам и наметил план своих действий: Шолохов и другие товарищи никакого восстания не готовят; Гречухин и его люди хотят убить Шолохова, а меня сделают убийцей его; Сталин, Ежов и Евдокимов ничего об этом не знают; 1) Я должен задание принять, так как заявление Гречухина «Мы должны изолировать тебя» – это нужно понимать, что меня посадят в тюрьму, а если меня посадят в тюрьму, то убьют, и я не смогу их разоблачить; 2) План операции как можно больше затянуть, а за это время я должен предупредить Шолохова о готовящемся убийстве. Я должен сделать все, чтобы спасти Шолохова; 3) Получить от них хотя бы какой-нибудь документ, подтверждающий, что они со мной разговаривали; 4) После этого убежать и сообщить обо всем в ЦК партии. За это короткое время я принял такой план. Теперь можно твердо сказать, что этот план был единственно правильный, который спас жизнь Шолохову и мне.

В 9 часов утра пришел Гречухин, позвал меня к себе и сухо спросил: «Ну, что Вы решили?»

Я ответил, что решил задание выполнить.

Он заулыбался и сказал: «Это надо было бы сделать вчера, Вы бы не мучили нас и себя. Да! Тебе давали кушать?» – спросил он. Я сказал, что нет (если бы даже и дали мне кушать, то я не смог бы это сделать, находясь в таком состоянии).

Через несколько минут принесли мне кушать, но я смог выпить только стакан чая.

«Хорошо, что хорошо кончается, – с улыбкой стал говорить Гречухин. – Мы тебе отводим для работы номер в гостинице, и ты должен продумать план операции и наметить его как можно скорее. Мы его обсудим, утвердим, и ты выедешь в станицу Вешенскую. Денег мы дадим тебе столько, сколько тебе нужно. Раз мы приняли вместе это решение, теперь нужно выполнить чекистскую формальность. Вы должны дать нам подписку о неразглашении полученного задания».

Я считал все это нормальным и попросил текст подписки. Гречухин улыбнулся и сказал: «Нет, общепринятую подписку мы оформлять не будем, так как задание необычное, и подписка должна быть необычная. Вот, возьмите бумагу, и я Вам продиктую текст подписки». И он стал диктовать мне текст подписки.

«Подписка: Я, Погорелов И.С., даю настоящую подписку Облотделу НКВД в том, что полученное мною задание обязуюсь хранить в тайне и не разглашать. За разглашение данного мне задания я подлежу расстрелу без суда и следствия». На что я сказал, что никогда Органы таких подписок ни у кого не отбирали, а почему же от меня берется такая подписка. Гречухин слащавым голосом ответил: «Я же Вам сказал, что это задание необычное, поэтому и подписка берется такая. Да что Вам беспокоиться, ведь это же простая формальность. Ведь Вы же даете ее не кому-либо, а Органам безопасности. Не будем спорить из-за этой мелочи». Я подумал и решил, что при создавшейся обстановке мне необходимо такую подписку дать.

Гречухин вызвал своего заместителя, фамилию его не помню, кажется, Эпштейн, и познакомил меня с ним: «Вы будете иметь дело с т. Эпштейном, и что будет нужно, обращайтесь к нему».

Итак, я был затянут в тенета гнуснейшего плана врагов Советской власти, которые избивали и уничтожали цвет нашей партии – людей, прошедших царские тюрьмы и ссылки, которые перенесли голод и холод в гражданскую войну, не жалея своей жизни шли на смерть в боях с белогвардейцами.

В выполнении намеченного мною плана мне нужно было многое продумать и учесть все мелочи, которые могут мешать его выполнению. Я должен был учесть как важный факт, что за мной будет все время ходить «хвост», и не один человек, а несколько человек будут следить за мною, за моей квартирой и женой; поэтому я должен все это учитывать при решении всех вопросов.

Я приступил к составлению плана операции. В конце каждого дня я докладывал Эпштейну, где был, что делал, где обедал, что ел, кого встретил из знакомых, ничего не скрывая. Я хотел этим заслужить у них доверие, так как знал, что их люди им подробно докладывали о моих похождениях, поэтому мои доклады должны были совпадать с докладами людей Гречухина. Прошла неделя, ко мне стали относиться, как мне казалось, с доверием. Они, по-видимому, были довольны, что я от них ничего не скрывал. Я решил проверить – ходит ли за мною «хвост» и зашел в ресторан против Обкома пообедать. Я знал, что обедающих там мало и будет легче посмотреть и запомнить обедающих людей. Когда я сел за стол, вошли двое, и сели через несколько столиков, и заказали себе обед. Я умышленно кушал не спеша и запомнил всех обедающих. После обеда я вышел на улицу Энгельса и повернул направо, а потом опять направо и стал на углу закуривать. Был сильный ветер, и я умышленно делал так, что у меня гасла все время спичка, и вдруг я увидел этих двоих, которые со мной обедали. Они, увидев меня, даже остановились. Я подумал: «Хвост» за мной ходит, а чекисты следят липовые». Если вы, чекисты, увидели меня, то вы должны, как будто ничего не заметив, совершенно хладнокровно продолжать свой путь, а они, увидев меня, от неожиданности остановились на какое-то мгновение. Мое предположение подтвердилось, что за мной следят, да иначе и не должно быть.

Итак, я продолжал докладывать, где я бывал каждый день и что наметил по плану. Меня торопили с планом и были недовольны моей медлительностью. План я мог составить за день-два, но по моему плану я должен им дать план операции в Вешенской после того, как я предупрежу Шолохова М.А. и буду иметь хотя бы плохонькие документы о том, что они со мной разговаривали, поэтому я умышленно осложнил план операции и умышленно затягивал его. В первую очередь, что бы это ни стоило, я должен предупредить Шолохова М.А. и придумывал, как мне предупредить Шолохова обо всей этой грязной истории. Очень волновался, что Шолохова могут убить.