Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Любовь советского народа Шолохов заслужил и своими произведениями, и своей жизнью. Всем своим существом он связан с народом, этот прекрасный писатель, стойкий большевик, чуткий к народным чаяниям и заботам. Недаром народ облек его высоким доверием, избрав в Верховный Совет СССР, недаром Правительство наградило его высшей наградой – орденом Ленина.

То прекрасное, что Шолохов разглядел в донском казачестве и дал нам в покоряющих своей силой образах, расцвело на советской земле невиданным богатством раскрепощенных революцией талантов.

Уровень шолоховского творчества таков, что его образы перестают быть литературными персонажами, а становятся явлениями окружающей нас жизни.

Глубочайшие уважение и любовь советского народа к своему писателю он блестяще оправдывает. Он дал великолепные образцы социалистического реализма в литературе, целиком проникнутые духом социалистического гуманизма.

В связи с окончанием «Тихого Дона» привлечено всеобщее внимание к этому роману.

Редко о каком произведении так хочется и так трудно писать, как о «Тихом Доне». Недаром столько различных толкований вызвали в критике первые три книги после их опубликования и четвертая – еще до того, как она была дописана до конца.

Сейчас, когда роман закончен, многое стало виднее. Но и сейчас еще очень трудны суждения об этой сложной и глубокой книге.

Значение романа широко и многосторонне. Но по-видимому, для определения всего его существа решающим оказывается раскрытие образа Григория Мелехова.

Мы уже так привыкли к завоеваниям советской действительности, что забыли, какое колоссальное значение имело появление первой же книги романа «Тихий Дон» как яркого художественного документа, имеющего огромную познавательную ценность и проникнутого притом целиком духом нового, социалистического, гуманизма.

Литература прошлого века оставила нам достаточно экзотический и поверхностный образ казака. Участие донских казаков в подавлении революционного движения русских рабочих и крестьян и национально-освободительной борьбы угнетенных народностей в царской России у многих оставило в памяти фигуру того обезличенного «казака с плеткой», о котором говорит один из героев «Тихого Дона» Михаил Кошевой.

Шолохов первый в ярких художественных образах показал нам, что и в этом сословии крестьян-воинов происходили те же процессы классового расслоения и классовой борьбы, о которых писал Ленин применительно ко всему крестьянству в целом и казачеству в частности. Здесь они лишь по-своему осложнены были специфическими условиями. И вот вместо «казака с плеткой», обезличенного душителя революции, – мы видим образы представителей кулацко-дворянско-атаманской верхушки казачества, с одной стороны, с примыкающими к ним службистами типа Петра Мелехова и противостоящие им образы мятущегося искателя правды Григория Мелехова, большевика Ивана Алексеевича Котлярова, Мишки Кошевого – с другой, несмотря на то, что Кошевой и Григорий расходятся врагами.

Глубокая реалистичность произведений Шолохова в том, что он показывает жизнь, действительность во всех ее противоречиях. Необычайная сложность переплета классовых взаимоотношений и устойчивых сословных представлений, навязанных казачеству царизмом, показана им с мужеством и силой подлинного художника-большевика.

Царизм, наделяя казаков всякого рода привилегиями и усиленно изолируя его от «мятежных» влияний и идей, на протяжении веков воспитывал в казаках иллюзорное представление о самих себе как о некой высшей «народности», всячески играя на чувствах сословной чести и доблести казачества. Воспитывая себе слепых и преданных слуг, царизм внимательнейше устанавливал быт казаков, весь уклад их жизни. Большие земельные наделы, ряд сословных привилегий, режим военного поселения, культ атамана и командира, вдалбливание в сознание устоев беззаветной преданности «вере, царю и отечеству», постоянная мобилизационная и боевая готовность, раздувание вековой вражды к «врагам внешним и внутренним», провокационное науськивание казаков на иногородних и на угнетаемые царизмом народности ради отвлечения массы казаков от вопросов и истинного содержания классовой борьбы в среде казачества и во всей стране – вот что определяло характерные черты, которые царизм стремился придать казачеству как своей новой опричнине.

И это на долгие годы проклятием легло на судьбу казачества.

Шолохов показывает нам ожесточенную классовую борьбу в среде казачества и всю сложность этой борьбы, состоящую в разбивании традиционных представлений, иллюзий внутри самого казачества и вне его по отношению к нему.

В самом названии раскрывается эта основная тема: «Тихий Дон». Это, с одной стороны, такое же вековое название Дона, как «Дон Иванович», или для Волги – «Волга-матушка», «Волга – русская река». Но с другой – это подчеркивание иллюзорности представлений о спокойствии и благополучии, мирном содружестве донских казаков, контрастирующее с изображением тех бурь, которые давно уже зрели и, наконец, разразились над этим тихим Доном в годы гражданской войны.

Бедняцкое и среднее казачество шло к революции сложнейшим путем. Недаром Дон стал базой русской Вандеи. Лучшая часть казачества в годы гражданской войны после многих колебаний влилась в буденновскую конницу и навсегда связала свою судьбу с судьбой революции и советской власти. Но сила вековых традиций, влияние чуждой идеологии, сословных предрассудков затемнили сознание многих и многих казаков из числа тех, которые должны были бы прийти к нам, но которые пошли по чужой для них дороге и сложили свои головы за бесславное дело.

Горечью за этих людей, в которых Шолохов сумел разглядеть много хорошего, ценного для нашей Родины, наполнена книга.

Потому она – народная трагедия.

Вспомним изумительные эпиграфы к 1-й и 3-й книгам романа – старинные казачьи песни:

Видна здесь и горькая служба казачества царю, про которую давно говорено на Дону: «Слава казачья, а жизнь собачья», видна и скорбь по разметавшему свой цвет – своих казаков – Дону, когда многие из них рассеялись по чужим землям, многие погибли в боях с теми, кто нес им освобождение от векового гнета.