Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Этот успех – и причина того внимания, с которым встречает критика каждую переведенную книгу советского писателя. Но внимание это различного рода. Одни – пусть не всегда и не во всем последовательно – стремятся непредвзято проанализировать свойства и достоинства произведений, понять особенности нашей истории, нашего образа жизни, проникнуть во внутренний мир советского человека. Другие, видя страшную для себя опасность в той правде, которую несет советская литература, стараются во что бы то ни стало дискредитировать книгу, нравственный идеал ее автора, использовать произведение как повод для антисоветской пропаганды. Эти два подхода легко проиллюстрировать, обратившись к статьям французских критиков, разбирающих произведения Шолохова.

Доминик Фернандес выступил в еженедельнике «Экспресс» [1](15 декабря 1960 года) со статьей, посвященной «Тихому Дону». Автор задался целью многосторонне проанализировать «шедевр советского романа». Он указывает на ту традицию классической русской литературы, которую продолжает Шолохов, отмечая при этом и ее своеобразное, самобытное преломление в романе «Тихий Дон»: «Нет нужды подчеркивать черты, сближающие «Тихий Дон» с «Войной и миром»: многообразие персонажей и событий, воспроизведение частной и общественной жизни, чередование жанровых картин и фресковой живописи, широкая, открытая, без всякой потаенности манера письма. Нужно было бы, впрочем, отметить и различия: более простонародный стиль Шолохова, крестьянскую сочность его метафор, в нем меньше спокойной ясности, чеканка его менее округла – как это и подобает летописцу жестокой гражданской войны». Но пожалуй, в статье Фернандеса самое интересное – не эстетический анализ, которому места уделено немного и который дальше общих характеристик не идет, хотя даже по беглым и общим замечаниям видно, что критик верно угадывает некоторые существенные особенности шолоховского стиля, – самое интересное, как критик, далекий от нас по политическим взглядам, но отнесшийся с доверием к картине революции и гражданской войны, нарисованной большим художником, трактует содержание «Тихого Дона», образ главного героя эпопеи Григория Мелехова. Критик объективен и добросовестен, именно поэтому он оказался на верном пути, выясняя, как роман Шолохова «отражает и символизирует те препятствия, победить которые должна революция». Он видит социальную природу запечатленных в образе Григория Мелехова трагических противоречий, которые и привели к гибели этого недюжинного человека. «По своим личным качествам, – пишет Фернандес, – он возвышается над своей крестьянской средой, но гибнет из-за того, что во зло употребляет свои способности. Но виновен в этом не столько сам Григорий, сколько тот индивидуалистический и анархистский строй, который господствовал в деревне до революции. Здесь не только могут развиться дурные инстинкты… но даже честные и способные люди не находят применения своим силам и растрачивают их попусту. Порочность системы превращает лучших людей в неких Гамлетов, в такой же мере разрываемых внутренними противоречиями, как и несущих с собой разрушение. Вне социализма человек со всей необходимостью превращается в волка для другого человека».

Не во всем можно согласиться с Фернандесом, не все его определения («крестьянская сочность», «роман крестьянский» и т. п.) точны или, во всяком случае, исчерпывающи. Нам кажется более чем странным следующий пассаж в его статье: «Шолохов хотя и не забывает, что он советский писатель… но он со всей мощью защищает свои права художника». Противопоставление здесь по меньшей мере надуманное, навеянное изрядно уже затасканным тезисом враждебной пропаганды, которая пытается выступать в фальшивой роли защитницы свободы творчества советских писателей. Можно только сожалеть, что серьезный критик принимает на веру столь несерьезные утверждения. Правам Шолохова-художника никто и ничто не угрожает. Напомним, что думает по этому поводу сам Шолохов: «О нас, советских писателях, злобствующие враги за рубежом говорят, будто бы пишем мы по указке партии. Дело обстоит несколько иначе: каждый из нас пишет по указке своего сердца, а сердца наши принадлежат партии и родному народу, которым мы служим своим искусством».

Впрочем, эта и некоторые другие ошибки и заблуждения Фернандеса не могут помешать нам по достоинству оценить положительный пафос его статьи, который сформулирован в последнем абзаце: «У Шолохова… нет ни ложной идиллии, ни бесплодного пессимизма, он ясно видит, какие изменения нужно совершить в деревне, чтобы счастье перестало быть там обманом, а нищета фатальной неизбежностью. Политический роман, роман крестьянский, «Тихий Дон» – произведение гармоничное, полное, образцовое».

Совсем другое впечатление производит опубликованная в декабрьской книжке (1960 год) журнала «Прёв» [2]статья Роже Килло «От Шолохова до эпопеи». Это выступление, в котором все – от общих рассуждений о литературе до характеристик шолоховских героев, от «эстетических» оценок до недорого стоящих острот – продиктовано соображениями, далекими от искусства, или, попросту говоря, ненавистью к нашей стране, советскому народу. Килло и не особенно скрывает это. «Любопытство скорее политического, чем литературного характера, толкает нас на поиски в каждом романе признаков эволюции русского мира», – пишет он. И так как, естественно, в «Они сражались за Родину» ему нечем утолить это «любопытство», он с раздраженным разочарованием заявляет, что считает произведение Шолохова «провалом». Впрочем, «любопытство» все равно не дает покоя Килло, и его попытки отыскать во что бы то ни стало «признаки» желанной «эволюции русского мира» становятся просто смешными. Нет, мы ничуть не преувеличиваем, именно смешными.

Критик приводит, например, реплику Лопахина (он многозначительно называет его «шахтером-активистом»), который на шутливый упрек Звягинцева («Господи боже мой, до чего же ты, Петя, сквернословить горазд!») отвечает с издевкой: «Это, браток, кто кого привык чаще вспоминать. У тебя вон за каждым словом – «господи боже мой», а у меня – другая поговорка…» – критик приводит эту последнюю фразу для того, чтобы задать глубокомысленно «разоблачающий» вопрос: «Что это – доказательство религиозного либерализма, машинальное проявление пережитка или свидетельство национального единства, перекрывающего различные традиции?» Или другой пример. Юмористический монолог Лопахина, живо рисующего трудности генеральской жизни, истолкован Килло как «длинный и сочный нагоняй» товарищу, в речах которого прозвучало недовольство начальством. «Отсюда, – делает он еще один «разоблачительный» вывод, – каждый должен понять, что шутить по поводу иерархии дурно». Право же, можно только посочувствовать критику «Прёв», вынужденному столь «сомнительным» материалом удовлетворять свое до такой степени разгоряченное любопытство, что оно явно лишает его чувства юмора.