Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Не один раз в кругу рыбаков, пастухов и своих друзей отпраздновал Михаил Александрович на Хопре, на лоне природы, где водятся журавли, розовые скворцы и красная утка, свой день рождения.

Живя на Дону, часто можно увидеть, как Михаил Александрович вместе с пожилыми бородатыми рыбаками тащит невод или бредень. Еще с детства от этих людей – своих земляков – он научился не только рыбалить. От них он перенял умение трудиться в поле, «радоваться тучке дождевой», скакать на коне, угадывать погоду по мерцанию звезд, по росе на травах, по оттенкам солнечного заката.

Не менее увлекается писатель и охотой. Он знает достоверно, когда и под каким даже кустом уснул заяц, где в какой лесу волчий выводок, на какую дорогу выходит за добычей или порезвиться хитрый старый лисовин, в каких камышах укрылись утки, на каком озере приземлились гуси и казарки, где водятся куропатки и фазаны. Пробираясь по пояс в снегу, он может часами выслеживать дикого кабана и, наконец, убивает его с первого выстрела, потешаясь затем над своим трусоватым спутником, забравшимся от страха на самую вершину дерева.

Старик кузнец Дмитрий Сергеевич Крамсков рассказывает:

– Как-то однажды поехали мы с Михаилом Александровичем поохотиться на озеро Рассохов. Уток там было много. Но мне в тот день не везло. Что ни выстрелю – промах. А он десятка два настрелял. Возвращаемся мы с охоты, Александрыч и говорит мне, смеясь: «Возьми, Сергеич, одну, а то всю жизнь проживешь и утятины не попробуешь».

А знает ли читатель о том, что Шолохов повстречался с героем рассказа «Судьба человека» Андреем Соколовым именно на охоте. В первый послевоенный год поехал он поохотиться ранней весной на большой, образовавшийся от талых вод степной лиман поблизости от хутора Моховского. На том лимане безбоязненно садились пернатые дикие гуси и казарки. Присев на плетень отдохнуть у разлившейся степной речушки Еланки, он заметил мужчину, который вел за руку мальчика, по направлению к речной переправе. Усталые путники подошли к нему и, приняв его за шофера, запросто сели отдохнуть. Тогда-то, на этом плетне и поведал Андрей Соколов «своему брату шоферу» о своей судьбе. Путник собирался было уже уходить, но в это время подъехала к писателю его жена и выдала его что называется с головой. Путник ахнул от такой неожиданности, но уже было поздно – все успел рассказать о себе и быстро распрощался. А писатель жалел, что не успел узнать его фамилии. Поэтому-то Шолохов в беседе с корреспондентом «Советской России», указывая на его модную курточку, справедливо заметил: «Думаешь, рассказал бы мне Андрей Соколов о своей судьбе, если бы не вымазанные в масле руки, не ватные штаны и гимнастерка. Нужно быть таким, как все. Вот в чем суть. И не специально для «общения» с массами, а всегда».

Возвратился тогда писатель с охоты необычно взволнованным и все еще находился под впечатлением от встречи с неизвестными шофером и мальчиком.

– Напишу рассказ об этом, обязательно напишу. – И Михаил Александрович в райкоме партии поделился с партийными работниками своим творческим замыслом.

Прошло десять лет. И вот однажды, находясь в Москве, читая и перечитывая рассказы зарубежных мастеров – Хемингуэя, Ремарка и других, – рисующих человека обреченным и бессильным, писатель вновь вернулся к прежней теме. Перед глазами снова воскресла, ожила картина незабываемой встречи с шофером у речной переправы. Тем мыслям и образам, которые у него зрели, вынашивались, был дан новый толчок и придана конкретная форма и направленность. Не отрываясь от письменного стола, напряженно работал писатель семь дней. А на восьмой – из-под его волшебного пера вышел замечательный рассказ «Судьба человека», который быстро обошел весь мир и покорил миллионы человеческих сердец. В этом произведении советский писатель, как бы в ответ американцу Эрнесту Хемингуэю на его небольшую повесть «Старик и море», получившую Нобелевскую премию, с исключительной художественной силой высказал свою точку зрения на человека. Андрея Соколова не сломили никакие испытания судьбы. Он смело шагает по русской земле. Пережив ужасы войны и плена, потеряв любимую семью, он усыновляет мальчика-сиротку Ванюшу, любит и воспитывает его. Невероятно тоскуя по погибшим близким, он находит в себе достаточно сил, чтобы жить и работать, преодолевая на своем пути все трудности и житейские невзгоды. Он уже живет не своей, а подымающейся рядом с ним новой молодой жизнью.

Забота не о личном, не о себе, а о счастье и благополучии других, о счастье любимой Отчизны – главная черта в его характере.

«И хотелось бы думать, – размышляет автор, – что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит, и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина».

А откуда, как не из жизни берутся, рождаются у Шолохова другие его незабвенные образы!

В одно время весной зачастил в станичную кузницу к кузнецу Дмитрию Крамскову Михаил Шолохов. Бывало, придет, погутарит немного, а затем наденет кожаный фартук, распалит сам горн, возьмет в руки двадцатифунтовый молот и давай подсоблять кузнецу в работе. А однажды принес и подарил ему курительную трубку:

– Возьми, говорит, себе, настоящему кузнецу оно вроде приличнее и удобнее именно трубку курить.

Кузнец был тронут его вниманием и сноровкой.

– Бросай, – говорит ему, – писательское дело. Я из тебя настоящего кузнеца сделаю.

На это Шолохов ему ответил:

– Я хочу заодно двумя профессиями овладеть в совершенстве.

Кто знает, может быть, старый кузнец Дмитрий Крамсков и послужил прообразом героя второй книги «Поднятой целины» кузнеца Ипполита Шалого.

Существуют ли вообще прообразы шолоховских героев? На это писатель отвечает следующее: и да, и нет. Много, например, спрашивают о Григории Мелехове. Скорее всего, это образ собирательный. Люди все удивительно одинаковы и в то же время не похожи друг на друга.

Ясно одно – образы своих героев с их радостями, горестями и печалями Шолохов ищет в жизни.

Вот что в бытность свою рассказывал старик из хутора Волоховского Тимофей Иванович Воробьев: «Приключилась со мной, скажу вам, еще одна история, каких и до этого случалось со мной вдоволь. А виноват в этой истории Михаил Александрович Шолохов. Вывел он в своей книге деда Щукаря. И получилось оно так, скажу я вам, что вроде я чистый вылитый Щукарь, скажи ты, кубыть, с меня списал. А я ить сроду не был Щукарем. Это теперь меня многие так зовут, а все потому, что Михаил Александрович Шолохов умело подметил где-то такого старика, дюже схожего со мною. Я пробовал открещиваться: «Какой я вам Щукарь». А мне отвечают: «Такого шутника и острого на язык более нет, поди, на Дону. Ты, Иваныч, самый щукаристый». Вот каким манером я угодил в герои книги… Мне передавали верные люди, что много теперь ходит людей в донских колхозах, которые считают, что Михаил Александрович, списывал с них своих героев. А я так скажу: это он, Михаил Александрович, их сотворил, пустил гулять в книгах, и они всем здорово приглянулись, полюбились, тут-то многим почудилось, что они целиком смахивают на героев книг. Так что путаницы никакой не может быть: не я создал Щукаря, а Щукарь прилип ко мне. Даже старуха моя и та в нужную для нее пору кличет меня Щукарем…»