Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Из кабинета вышел Михаил Александрович, поздоровался:

– Вот люблю точность! Это по-ленинградски!

В руках он держал папиросу. Накануне мы на веранде курили вместе. Он еще сказал, что мне курить не идет. И теперь:

– Я вам курить не предлагаю, так как сейчас будем обедать, а вам курить вредно!

Мария Петровна:

– Конечно, другим курить вредно, а ему – нет!

Она пошла хлопотать с обедом, мы остались в зале вдвоем.

– И зачем это вы так загорели, скажите-ка на милость? Вы же не темнокожая, а светлая!

– А я вовсе не загорела, а сгорела, когда в открытой машине ездили по району. Ведь солнце-то нещадно палило.

– Рассказывайте, рассказывайте! Это же нарочитый загар, на берегу Дона получен, аж фиолетовая стала!

Я рассмеялась, спорить было все равно бесполезно.

– А на вас, Михаил Александрович, уже поступила жалоба, что вы «эксплуатируете» Марию Петровну. (Мария Петровна в столовой, дверь открыта.)

– А, уже жалуется! Но ведь, знаете, это все-таки удобнее. Я, по крайней мере, с чистой совестью покупаю своей секретарше чулки с черной пяткой. Петровна! А что, или я еще не купил? (Мария Петровна смеется.) Да ведь в нашем возрасте брать секретаря – опасно, а секретаршу – еще опаснее!

Мария Петровна: – Слышите, а секретаршу – еще опаснее! Вот мы какие! (Смеется.)

Мы перешли все в столовую. Мария Петровна показала мое место за столом, стулья стояли у стены.

Мария Петровна, обращаясь к мужу:

– Миша, подвинь стул для Марии Ивановны!

– Ничего, Мария Ивановна – здоровая женщина, сама может подвинуть стул! (В голосе слышны озорные нотки, Мария Петровна качает головой): Ну что тут поделаешь? Такой невоспитанный человек!

Когда сели за стол, Мария Петровна спросила меня, как мне здесь нравится?

– Да, здесь очень интересно и было бы совсем хорошо, если бы не было так жарко, да еще слишком темные ночи!

Михаил Александрович:

– Да чем вам ночи-то не угодили? Ночи и должны быть темными!

– Нет, если тепло, а тем более если жарко, то ночи должны быть светлые, или они вообще не нужны летом!

– Видали ленинградцев, – смеется Михаил Александрович. – Какие агрессоры! Приехали, так подай им и их собственные белесые ночи! Это ведь у вас там ненормальные ночи, как там только и спят люди!

Еще накануне я сказала, что не видела целый месяц «Литературной газеты». Михаил Александрович, обращаясь ко мне за столом, сказал:

– Я сегодня получил «Литературку», могу вам презентовать, чтобы вы не отставали от жизни…

За столом речь снова зашла о засухе. Дон так обмелел, что стало почти невозможно пользоваться пароходным путем. Мария Петровна пошутила, что теперь и «Михаил Шолохов» (пароход его имени) не может помочь!

Михаил Александрович заметил с досадой:

– Не люблю, когда ставят памятники при жизни не только другим, но и себе! А кроме парохода, имеется уже и колхоз, и школа имени Шолохова. Теперь жду, что вот-вот назовут какую-нибудь пивную моим именем!

После обеда в столовую вошел Миша, сын Светланы Михайловны. Он остановился и смущенно смотрел на меня исподлобья.

– Ты, Миша, что? – спросила Мария Петровна.

Михаил Александрович:

– А ему хочется познакомиться с тетей. Ведь она учила твою маму, Мишка, и каждый день ее порола!

Малыш быстро подошел ко мне, протянул руку:

– А вот и нет! Тетя не порола мою маму, правда?

– Верно, Миша! Это дедушка пошутил. Твоя мама так хорошо училась, что ей даже замечаний никаких не нужно было делать!

При разговоре с внуком лицо Михаила Александровича совершенно преобразилось, оно засветилось каким-то особенным счастливым светом.

Во время чая опять вспомнила о сроке окончания «Поднятой целины». Михаил Александрович сказал:

– В Союзе писателей настаивают, чтобы я закончил роман непременно к писательскому съезду, а зачем и кому нужна лишняя шумиха? Удивительно, как некоторые любят пошуметь! Я ответил, что к концу года сделаю, а к съезду вовсе не обязательно!

Теперь я осмелилась спросить, не связано ли последовательное устранение значительного количества диалектизмов в романе с теми изменениями, которые произошли в самих народных говорах? Почти во всех хуторах, где мне пришлось записывать диалект, я заметила, что многие слова уже не употребляются, хотя еще известны казакам. Мне обычно отвечали: «Так говорят только старики, да и то когда вспоминают про старину».

– Да, это верно, – заметил Михаил Александрович. – Вот, например, слово майдан (площадь, у казаков – место сходки) теперь не употребляют даже и старики. Ушло понятие, исчезло и слово.

Моя правка велась по линии приближения языка романа к общенациональной норме. А во второй книге герои мои вообще будут изъясняться на литературном языке!

– А в Антиповке местные жители полог называют павильоном. Откуда это французское слово попало сюда, к донским казакам? – спросила я.

– Да, скорее всего, прямо из Парижа! – улыбаясь, сказал Михаил Александрович. – Ведь после войны 1812 года казаки были во Франции, в том числе и в Париже, вот и привезли оттуда это слово. Впрочем, казачество формировалось очень сложно, а отсюда и пестрота народного говора. Например, слово жалмерка – от искаженного польского жолнер – солдат; значит, солдатка. Теперь оно совсем вышло из употребления, но и общерусское «солдатка» тоже не привилось. А сколько здесь тюркских слов: чирики, арба и др. Все они заимствованы из турецкого или татарского.

– Михаил Александрович, а судя по тому, как много здесь озер имеют название Ильмень, я думаю, сюда на Дон в свое время немало переселилось жителей из моей родной Новгородчины!

– Удивительно, как же это я сразу не догадался, что вы – из потомков Марфы Посадницы! (Смеется.) Да, сюда на Дон особенно много бежали от крепостной неволи из западных губерний Европейской России, в том числе и из Новгородской, но, видно, очень любили они свою землю и озеро Ильмень, потому и принесли сюда это название.

После чая Михаил Александрович извинился, что по-стариковски привык после обеда отдыхать, мы простились… На этом закончилась моя вторая встреча с замечательным русским писателем. Тогда же я записала в своем дневнике: «Хочется поблагодарить судьбу за счастье, которое она послала мне, – видеть и говорить серьезно и шутливо с великим сыном русского народа!»

К концу командировки, но еще там, в Вешенской, у меня окончательно созрел план создания сборника в честь пятидесятилетия М.А. Шолохова. Я знала, что декан нашего факультета профессор Б.А. Ларин очень любит произведения Михаила Александровича, на кафедре советской литературы имеется хорошая работа Ф.А. Абрамова о «Поднятой целине», закончено интересное исследование

А.А. Горелова о народном поэтическом творчестве и «Тихом Доне». Можно было надеяться, что сотрудники филфака – слависты и западники, а также специалисты с восточного факультета дадут краткую информацию о переводах романов Шолохова на иностранные языки. Одним словом, встречи с М.А. Шолоховым окрылили меня; очень хотелось хорошо отметить его юбилей, создать достойный сборник работ в его честь.