Петр Игнатов - Записки партизана

Кухленко, открыв кран, пустил пар в заводской паропровод. Стрелка манометра неожиданно начала быстро падать и замерла на нуле.

Штифт был вне себя от гнева. Он топал ногами, угрожал.

— Извините меня, господин Штифт, — спокойно перебил его Лысенко, только что подошедший к локомобилю. — В свое время я уже докладывал вам, что эта система не приспособлена к штыбу. Разрешите еще раз осмотреть машину.

Около часа Лысенко вместе с Кухленко возились около локомобиля. Они вылезли из-под него черные, как негры. Лысенко попросил у Штифта отсрочки на день: он обнаружил какую-то неисправность.

— Хотя должен вас предупредить, господин Штифт, — заметил Свирид Сидорович, — что я по-прежнему не гарантирую успех.

Отсрочка была дана. Но на следующий день повторилось то же самое, с той лишь разницей, что три часа локомобиль исправно давал пар, а потом снова заупрямился.

Когда об этом доложили Штифту, немец даже побледнел от негодования. Он вызвал по телефону командование инженерного батальона и потребовал прислать техника. Ему ответили, что техник явится завтра утром.

Шлыков присутствовал при этом разговоре Штифта. Он вышел из кабинета и тотчас же направился к Порфирьеву.

— Добрый день, Юрий Александрович! Пришел наведаться, как живете-можете?

Порфирьев был мрачнее тучи. Ему хотелось выслужиться перед новым хозяином и первому на комбинате дать продукцию, какого бы качества она ни была. А тут проклятый локомобиль!..

— Позор! — негодовал он. — Локомобиля пустить не можем!

— Для вас стараемся, Юрий Александрович, — улыбаясь, ответил Шлыков. — Поджидаем, пока вы изучите мою брошюрку…

Дело в том, что когда было решено вместо маргарина вырабатывать шпейзефет, Шлыков обещал помочь Порфирьеву — и сдержал свое обещание. Он раздобыл где-то немецкую инструкцию по производству шпейзефета и дал ее Порфирьеву. Эта инструкция спасла Порфирьева. Не будь ее, он долго бы возился с освоением незнакомого ему технологического процесса. И вот теперь Шлыков и напомнил ему об этой инструкции.

— Я давным-давно ее проштудировал! Все оказалось проще простого…

— Давным-давно? — хмурясь, повторил Шлыков. Он говорил с Порфирьевым, как строгий начальник с провинившимся подчиненным. — А почему вы вовремя не сказали мне об этом? Или, может быть, вы решили действовать самостоятельно и нарушить соглашение, которое мы заключили тогда у вас на квартире?..

— Да что вы, Гавриил Артамонович! — оправдывался Порфирьев. Его встревожил тон Шлыкова. Больше всего он боялся остаться без поддержки всемогущего старика. — Я просто не догадался, что мне надо сообщить вам об этом…

— Плохо, что не догадались: вы бы давно имели пар. Надеюсь, в ваших интересах дать скорее продукцию?

— Ну, еще бы! Что за вопрос! — пробормотал Порфирьев.

— Ну, хорошо!.. Теперь вы сами пустите локомобиль.

— Я? — удивился Порфирьев. — Но ведь этим Кухленко занимается!..

— У Кухленко, как вы знаете, ничего не получилось. А у вас получится… Вот, не угодно ли прочесть? — и Шлыков протянул Порфирьеву потрепанную брошюрку «Спутник кочегара». На одной из страниц красным карандашом было отчеркнуто несколько строк. В них говорилось, что при использовании в качестве топлива штыба в локомобиле необходимо применять искусственное дутье.

— Так просто? — невольно вырвалось у Порфирьева. — Неужели Кухленко этого не знал?

— Я уже говорил, что мы поджидали вас. Как видите, договор я свято соблюдаю. Идите к Штифту, добейтесь приема и скажите об этом дутье. Но только не пытайтесь топить ни Кухленко, ни Свирида Сидоровича Лысенко… О разговоре со Штифтом немедленно доложите мне. Понятно?.. — и, кивнув головой, Шлыков неторопливо, старческой походкой вышел из кабинета Порфирьева.

Порфирьев сделал так, как приказал ему Шлыков. На следующее утро к Штифту явился немецкий техник и подтвердил то же самое, что говорил Порфирьев. В течение трех дней был налажен вентилятор, поставлены новые колосники, а на четвертый день локомобиль начал давать пар. Правда, время от времени он выходил из строя, но все же с грехом пополам завод получал пар, хотя и в очень ограниченном количестве. Вскоре Порфирьев торжественно рапортовал Штифту о выпуске первых трехсот килограммов шпейзефета.

Этот шпейзефет был отвратителен. Да иначе и быть не могло: производство его велось из рук вон плохо. Растительное масло поступало на завод из станичных маслобоен. Оно было вполне доброкачественным. Но на заводе его сливали в подземный резервуар, и там оно по «неизвестным причинам» очень быстро портилось, становилось прогорклым. Примерно то же самое происходило и с говяжьим жиром: его сваливали прямо на пол, в грязи и сырости он, конечно, тоже быстро портился. И вот из этого-то сырья и приготовлялся шпейзефет. К тому же шпейзефет запаивали в грязные жестяные бидоны из-под касторового масла и в таком виде отправляли в Германию…

И все же Штифт был очень доволен. Он вызвал к себе Шлыкова и попросил его прислать жестянщика. Штифт поместил его в маленькой конурке, рядом со своим кабинетом. Жестянщик делал небольшие бидоны, Штифт наполнял их шпейзефетом и отправлял по разным адресам в Германию. Надо думать, это были посылки друзьям и родственникам. Скоро к Штифту присоединился и фельдфебель Штроба.

Как-то раз Лысенко заглянул на завод Порфирьева. Улучив удобную минутку, к нему подошла одна из работниц, по фамилии Скокова. До немецкой оккупации она работала бактериологом в лаборатории на комбинате. Теперь ее специальность была не нужна, и молодого бактериолога послали чернорабочим на маргариновый завод.

— У меня к вам просьба, Свирид Сидорович, — сказала Скокова. — Избавьте меня от этой пытки! Я прошу вас не потому, что мне здесь физически тяжело. Нет, мне просто противно смотреть на всю эту грязь и мерзость…

— Что же вы хотите? — осторожно спросил Лысенко.

— Я знаю немецкий язык, хорошо печатаю на машинке. Может быть, вы устроите меня машинисткой в главную контору? — Осмотревшись по сторонам, она добавила: — Уверяю вас, Свирид Сидорович, я могу быть полезной…

— Хорошо! — сказал Лысенко.

Через несколько дней Скокову вызвали в контору и объявили, что она назначается машинисткой.

Порфирьев ходил по комбинату именинником: сам Герберт Штифт здоровался с ним за руку, обещал награду, и Порфирьеву казалось, что он вышел, наконец, на ту широкую дорогу к почету и известности, о которой так долго мечтал. Он стал заносчив и груб с рабочими, а при встрече со Шлыковым со снисходительным видом кивал ему головой. К тому же Порфирьев готовил еще один приятный сюрприз господину Штифту, и готовил тайно от Шлыкова. Порфирьев был уверен в успехе. И тогда, мечтал Порфирьев, он перестанет зависеть от Шлыкова, которого он боялся и ненавидел.