Петр Игнатов - Записки партизана

— Я позвал вас вот для чего, товарищи, — сказал Арсений Сильвестрович. — «Тихая война» кончается. Быть может, через одну-две недели мы выйдем из подполья. Начнется новая стадия нашей борьбы: схватки, диверсии, взрывы. Но, пожалуй, больше, чем когда бы то ни было, именно сейчас, в последние, считанные дни «тихой войны», нужны спокойствие и выдержка. Знаю: многие из подпольщиков тяготятся этим, обвиняют руководство в «бездействии». И мне хочется, чтобы вы, руководители подполья, поняли, что эта «тихая война» до сих пор была нам необходима, что она неизбежна, закономерна и была единственно возможной. Слов нет, мы давно могли бы вызвать немцев на открытый бой и при известной удаче отправить на тот свет десятки, а может быть, даже и сотни врагов. Но это все, на что мы были бы способны в открытом бою. Немцы быстро уничтожили бы нас — силы слишком неравны — и после этого стали бы полновластными хозяевами города. Но мы пошли по другому, правильному пути — и победили.

Сегодня я смело могу сказать: победа за нами, друзья, и город фактически в наших руках — да, хотя его и занимают немцы! Кто хозяин на комбинате Главмаргарин? Родриан? Штифт? Фельдфебель Штроба? Они и сейчас так же далеки от пуска заводов, как в первый день занятия Краснодара. Хозяевами комбината были и остались друзья погибшего Лысенко.

Немцы хвалились тем, что краснодарские рабочие изготовляют горные вьюки для их егерских частей. Но вьюки разваливаются при первом же переходе в горах, и это хуже для германской армии, чем если бы она совсем не получала вьюков.

Генерал Фрейтаг хвастается, будто краснодарские предприятия ремонтируют немецкие танки. Но, так же, как горные вьюки, танки выходят из строя в первом же бою.

То же происходит и на остальных заводах Краснодара. И происходит это потому, повторяю, что не генерал Фрейтаг, не полковник Кристман, не Родриан, не Штифт, а мы, подпольщики, — хозяева города. И этой победы мы добились в результате выигранной нами «тихой войны». Но и этого было мало. Победив, мы сохранили нашу армию. Подполье цело. Оно сильнее, чем в тот день, когда немцы заняли Краснодар. И оно держит в своих руках инициативу.

В этом, друзья, наша сила. Но именно это и заставляет нас быть особенно осторожными. Малейший необдуманный шаг — и все полетит к черту. Говорю еще раз: в последние дни и недели, которые остались до решительного удара, нам, как никогда, нужны выдержка и спокойствие. Знаю: ждать трудно. Особенно молодежи.

Но так надо. Это непременное условие нашей окончательной победы. И я предупреждаю об этом вас, а вы передайте всем, кто связан с вами. Но знайте и другое, друзья: час решительного удара близок. Вам известно о победах Советской Армии под Владикавказом, у Сталинграда, на Среднем Дону. А когда Советская Армия подойдет к Краснодару, когда немцы начнут метаться, тогда ударим мы, перережем коммуникации. Вся сила этого удара должна быть в его продуманности, технической безупречности. Никаких срывов и промашек вроде тех, например, которые произошли у нас, когда мы впервые решили взорвать железнодорожный поезд и… оставили немцам свои мины. Вот почему я просил прислать нам в помощь опытных минеров-диверсантов. Сегодня пришел первый из них, товарищ Бибиков. Ваше слово, Яков Ильич.

Бибиков начал подробно рассказывать о том, как наша партизанская группа превратилась в отряд минеров-диверсантов, как был изобретен «волчий фугас», как в октябре впервые на Кубани взлетел в воздух немецкий поезд и как при этом взрыве погибли мои сыновья.

— Мне очень тяжело говорить об этом, товарищи! — сказал Бибиков, понизив голос и опустив голову. — Не знаю, как и рассказать вам о наших потерях в боях. При взрыве первого на Кубани поезда, спасая партизан, попавших в критическое положение, погибли смертью героев братья Игнатовы. Погиб наш начальник штаба и разведки, душа отряда инженер Евгений Петрович…

Голос его оборвался. Слезы медленно потекли по щекам. Не скрывая своего горя, он отвернулся к стене…

Все поднялись со своих мест и, склонив головы, с минуту стояли молча…

— Товарищи, — сказал Арсений Сильвестрович, — потери наших лучших боевых друзей были и будут в этой борьбе. Но наши потери, как ни тяжело их переживать, не должны сломить нашего духа. Будем так же тверды в исполнении поставленных задач, как партизаны кавказских предгорий!

Валя не вытерпела, порывисто встала и быстро проговорила:

— Мои мальчики и девочки натаскали у немцев до сорока револьверов. Только прятать их трудно. Наши школьники, пионеры и комсомольцы прямо изводят меня, требуя немедленно начать боевые действия в городе. Даже тол раздобыли!.. Вот теперь товарищ Бибиков и научит нас, как его использовать!..

Яков Ильич рассказал о последних диверсиях отряда, о новых типах мин замедленного действия и о том, как сложна организация любой диверсии. Арсений Сильвестрович развернул на столе карту окрестностей Краснодара. Штаб начал обсуждать план будущего согласованного удара… И вдруг неожиданно прогремел взрыв. Гулким эхом разнесся он по коридорам корпуса. И почти одновременно прозвучал сигнал тревоги.

— Азардов, веди всех в убежище! — спокойно приказал Арсений Сильвестрович. — А я выясню, в чем дело.

В комнату вбежала Мария Федоровна.

— Взорвались капсюли с гремучей ртутью, — сказала она. — Жертв нет. Но боюсь, что немцы, услышав взрыв, явятся сюда…

— Деревянко, проверь наблюдение, — приказал Арсений Сильвестрович.

Дежурные приникли к темным окнам.

Прошло несколько минут. Там, за окнами дома, стояла темная ночь. Ветер шумел верхушками деревьев и гремел оторванным листом кровельного железа по крыше. Моросил дождь…

Прошло полчаса. Вокруг корпуса было по-прежнему темно и тихо. Немцы, очевидно, не слышали взрыва или не обратили на него внимания… Арсений Сильвестрович приказал дать сигналы отбоя.

Когда участники совещания вернулись в комнату, за столом сидел Арсений Сильвестрович. Перед ним лежала карта окрестностей Краснодара.

— Итак, друзья, будем продолжать, — спокойно проговорил он…

Мария Федоровна вышла из комнаты, взволнованная не столько происшедшим взрывом, сколько тем, что увидела Бибикова. Ей очень хотелось расспросить его о Евгении, обо всей нашей семье, но она постеснялась это сделать при всех да еще во время такой напряженной обстановки. Бибиков молчал и, как ей показалось, грустно улыбнулся, приветливо кивнул головой, но ничего не сказал…

Мария Федоровна подождала с полчаса у дверей, за которыми происходило совещание, и потом вернулась в лабораторию. В эту ночь ей так и не пришлось повидать Бибикова, а наутро она узнала, что он уже ушел…

Оправившись после болезни, помешавшей уйти с отрядом в горы, Мария Федоровна уехала с маленькой дочерью Инной к сестре, работавшей воспитательницей в детском городке 3-я Речка Кочеты. Пробыв там некоторое время, она вернулась в Краснодар и поселилась у подруги, работавшей инженером комбината. Вернуться домой ей было нельзя: на квартире стояли постоем немцы. Дома оставалась мать Марии Федоровны — пожилая женщина.