Петр Игнатов - Записки партизана

По всем правилам этой разработанной нами еще в Краснодаре тактики и была проведена нами в сентябре крупная операция.

Геня и Павлик лежали в дозоре.

Ночь была неспокойная, ветреная.

Ветер шумел в верхушках деревьев. Журчала вода в далеком ручье. По ту сторону дороги протяжно кричала ночная птица. Когда ветер затихал, слышно было, как в придорожных кустах возникают и опять замирают неясные ночные шорохи…

Надо бы встать, потянуться, размять онемевшие ноги, дотом завернуться в плащ и уснуть. Но спать, разумеется, никому из комсостава не пришлось: надо было лежать, смотреть, слушать.

Позади остался тяжелый, как всегда, переход по лесным тропам, по крутым склонам, через бурные, своевольные «афипсики».

К месту диверсии пришли ночью. Еременко, не спеша и отказываясь от помощи, — он всегда боялся утруждать чем-нибудь товарищей — заложил мины. Выставили дозоры. В соседних кустах залегло ядро прикрытия…

Проснулась какая-то пичужка, пересела на соседнюю ветку, повозилась и затихла. Ежик деловито пробежал под ветвями, наткнулся на человека, чуфыкнул испуганно и сердито и отскочил в сторону. Треснула ветка, донесся приглушенный шепот — это Евгений проверял караулы. Где-то далеко, так далеко, что не разберешь по звуку — свои или чужие, прогудели самолеты, и опять все стихло…

Томительно тянулись часы. Наконец рассвело. Ослепительно поднялось солнце из-за гор. Туман рассеялся, заблестела роса в траве. В лесу поднялся птичий гомон.

Неожиданно в птичьи голоса ворвался новый звук. Он был еле слышен. Трудно разобрать, что это.

Наконец стало ясно слышно, что гудели моторы. Далеко-далеко, не понять сразу — в воздухе ли, над горами или на дороге от Ново-Дмитриевской.

Гул становился все явственнее…

— Павлик, беги к Евгению, — зашептал Геня. — Танки подходят к Афипсу.

Евгений сидел на дереве. Оттуда ему в артиллерийский бинокль видна была вся дорога, как на ладони.

— Янукевич, будить всех! Приготовиться к бою! — скомандовал Евгений.

Сжимая в руках гранаты, люди замерли в придорожных кустах.

Уже доносился лязг танковых гусениц и рокот тяжелых машин.

Пулеметная очередь разорвала тишину. Глухо ухнула пушка. Снаряд пролетел, срезая ветки, в щепы разбивая стволы деревьев. Новичок подумал бы, что немцы нащупали партизан и сейчас обрушат на них огонь своих пулеметов. Но Евгений знал вражеские повадки: это фашистская колонна, войдя в лес, как всегда, била для самоуспокоения по кустам — для «профилактики»…

— Подтянуть дозоры к группе! — спокойно приказал Евгений.

Первым, как обычно, пронесся мимо танк. За ним в облаке желтой пыли шла тяжелая машина с автоматчиками. Стоя в кузове вплотную друг к другу, они били по кустам бессмысленно, без цели.

А дальше надвигались новые машины — с боеприпасами, с автоматчиками, с продовольствием.

Как бесконечно медленно тянулись секунды! Казалось, что танк уже давно миновал то место, где ночью Еременко заложил мины…

Неожиданно, хотя этого ждали все партизаны каждую секунду, взрыв потряс землю. Взорвался, наконец, головной танк. Началось!..

Немецкая колонна по инерции несется дальше. Перед засадой вырастает второй танк. Евгений, чуть приподнявшись, швыряет в него противотанковую гранату и снова припадает к земле. Танк пытается развернуться. Но гусеница разбита, и он оседает в канаву, загораживает дорогу. На него с ходу наскакивает ближайшая машина и тут же вспыхивает ярким пламенем.

Летят бутылки с горючим, рвутся гранаты, не умолкая бьет наш пулемет.

На дороге мечутся тяжелые машины, давя колесами раненых немцев. Машины ищут выхода из огненного кольца. Но выхода нет. Всюду гранаты, взрывы, столбы огня, пули партизанских карабинов…

В шум боя врывается новый звук: фашистский танк, шедший в хвосте колонны, найдя сход с высокого шоссе в глубокий кювет, сумел выбраться на другую сторону и, подминая под себя деревья, рванулся по кустам в тыл партизанам. С каждой минутой он набирает скорость. Евгений в шуме боя не слышит его.

Геня — наблюдатель. Он видит, что сейчас танк прорвется через ольшаник и гусеницами раздавит Евгения и всю его группу.

Геня бросился танку наперерез.

Он бежал в открытую, не сгибаясь, не прячась.

Фашисты заметили его и послали навстречу Гене короткие пулеметные очереди. Но пули летели мимо. Чудо? Случайность? Нет, закономерность: танк продирался сквозь молодую поросль и на буграх кренился из стороны в сторону.

Геня бежал навстречу. Он был уже совсем рядом с танком.

Не спеша, как на ученье, Геня занес руку назад, швырнул противотанковую гранату и юркнул за дерево.

Громыхнул взрыв. Геня ждал… Замолчавший было танк ожил.

Короткие секунды — и дуло пулемета повернулось к Гене.

На выручку пришел Павлик: кошкой бросился он к другу, рванул его за руку, и оба упали на землю.

Первая прямая очередь пронеслась мимо.

Уловив перерыв в очередях, Павлик швырнул гранату под башню. Танк затих.

А по лесу уже неслись один за другим сигналы отхода — редкие отрывистые свистки Евгения: подошла вторая фашистская мотоколонна, и немцы огромным полукругом охватывали место боя, пытались сжать в кольцо партизан. В бой вступило ядро прикрытия.

Партизаны уже пробирались в горы по лесной тропе.

Отряд возвратился на стоянку под Крепостную. И тут только заметили, что Геня с трудом снимает плащ. Плащ был весь в крови. Елена Ивановна бросилась к сыну, сняла второпях наложенную повязку: вдоль плеча темнела рана.

Геню ранило еще до схватки с танком. Наскоро перевязав себя, он бросился в бой. Потом начался отход. Мучительно болело плечо. От потери крови кружилась голова. Но Геня никому не сказал о своей ране.

Боясь задержать товарищей, Геня шел, стиснув зубы, наравне с другими переходил реки, карабкался на кручи. И только тут, на стоянке, когда увидел мать, почувствовал, что силы иссякли…

Его поступок никого из нас не удивил, потому что в нашем отряде свято соблюдалось партизанское правило: держаться до последних сил, чтобы не обременять своей персоной товарищей, не помешать друзьям быстро и точно закончить операцию.

В этом бою был ранен не один Геня: госпиталь Елены Ивановны пополнился новыми пациентами. Правда, они пролежали на госпитальных койках одну ночь, а утром все вышли на поверку, а к Елене Ивановне стали ходить только на перевязку.

…Одна диверсия, другая, пятая — и об отряде нашем заговорили по станицам. К были, как водится, приплетали и небылицы. А почему? Потому, что богатырский народ наш знал свою силу и верил в победу настолько, что мечту и веру в воображении своем воплощал в нечто уже свершенное.

Наших разведчиков все чаще спрашивали в станицах: