Борис Мессерер - Промельк Беллы.Фрагменты книги

На вокзале была и Маша Банкуль, давняя знакомая Беллы (тоже со времени ее первой поездки в Париж). Русская по происхождению, Маша жила постоянно в Швейцарии со своим мужем Виктором, инженером, работавшим на швейцарском заводе, и, как выяснилось позже, была доверенным лицом Солженицына.

Из гостиницы мы вместе с Машей отправились в гости к встречавшему нас Сергею Крикоряну. По дороге я спросил Машу:

— Как далеко от Женевы находится Монтрё?

— В двух часах езды. Но, если вы хотите посетить Набокова, надо предварительно позвонить его сестре, Елене Владимировне, и договориться о встрече, — ответила Маша.

Белла считала, что этого делать нельзя, — Набоков занят и никогда нас не примет. А я продолжал настаивать, чтобы Маша непременно позвонила Елене Владимировне. И как только мы вошли в дом Сергея, Маша позвонила ей.

Существует предыстория этого звонка. В Париже имя Набокова не сходило с наших уст. Мы с Беллой все время говорили о нем, читали и перечитывали его книги — «Дар», «Приглашение на казнь», «Подвиг», «Лолиту»… И Белла все время готовилась внутренне к тому, чтобы написать Набокову письмо. Где-то через месяц после нашего приезда во Францию она села вечером за стол, и к утру письмо было написано.

Я писала Набокову, что несмелая весть затеяна вдалеке и давно, но всегда действовала в содержании моей жизни. Что меня не страшила, а искушала возможность перлюстрации: де, пусть некто знает, что все подлежит их рассмотрению, но не все — усмотрению, но в этом случае письмо разминулось бы с получателем или поставило его в затруднительное положение иносказательного ответа или не-ответа. Что я прихожусь ему таким читателем, как описано в «Других берегах» кружение лепестка черешни, точно-впопад съединяющегося с отражением лепестка в темной воде канала, настигающего свою двуединую цельность. И совсем не одна я слабоумно живу в России, которую ему не удалось покинуть: почитателей у него больше, чем лепестков у черешни, воды у канала, но все же он величественно вернется на родину не вымышленным Никербокером, а Набоковым во всей красе.

Утром, как только мы вышли на улицу, Белла опустила письмо в почтовый ящик. Владимир Владимирович ответил Белле. Письмо было напечатано на машинке по-английски за подписью Веры Евсеевны, и ниже была приписка от руки, сделанная Владимиром Владимировичем.

Motreux-Palace Hotel

1820 Montreux, Suisse

February 25, 1977

Mrs. Bella Akhmadoulina

c/o Marina Vlady

30 rue Rousselet

75007 Paris

Dear Mrs. Akhmadoulina,

My husband is very grateful for your letter and asks me to tell you that he appreciated all the kind things you say in it.

Нe never replies to private letters himself, but you must excuse him: he established this rule many years ago when he realized that he had to choose between the writing of letters and the writing of books. On the other hand, if you ever happen to be in Montreux we both will be delighted to meet you.

Very sincerely yours,

Vera Nabokov

(Mrs. Vladimir Nabokov) [1] Дорогая г-жа Ахмадулина, Мой муж очень благодарен Вам за Ваше письмо и просил передать Вам, что он признателен Вам за все добрые слова, которые Вы написали в нем. Он никогда не отвечает на частные письма сам, но Вы должны извинить его: он установил это правило много лет назад, когда он понял, что должен выбирать между написанием писем и написанием книг. С другой стороны, если Вы когда-нибудь будете в Монтрё, мы оба будем рады встретиться с Вами. Искренне Ваша, Вера Набокова (г-жа Владимир Набоков)

У меня болит плечо, т.ч. приходится диктовать по-английски.

Но письмо это пришло поздно, мы не успели получить его до нашего отъезда на юг Франции.

Итак, Маша позвонила Елене Владимировне и соединила меня с ней. Я еле успел сказать ей слова приветствия, как она ответила:

— Приезжайте завтра, брат ждет вас! Я сейчас ему перезвоню и скажу, что вы приедете.

Я передал трубку Белле. Она написала об этом позже:

Я испугалась до бледности, но Маша, поощряемая Борисом, сразу позвонила Елене Владимировне Набоковой. Та откликнулась близким понимающим голосом: «Брат получил ваше письмо и ответил вам. Он будет рад вас видеть. Сейчас я соединю вас с ним». ГОЛОС — вступил в слух, заполнил соседние с ним области, не оставив там ничего лишнего другого:

— Вам будет ли удобно и угодно посетить нас завтра в четыре часа пополудни?

Замаранная слезами, я бесслезно ответила:

— Да, благодарю вас. Мы всенепременно будем.

Это известие произвело должный эффект на всех присутствующих. Решили выехать на следующее утро.

Вечер нашего первого дня в Женеве был свободен, и я стал звонить Андрею Волконскому, замечательному авангардному композитору, который жил в Женеве. В Москве он был моим близким другом. Телефон Волконского не отвечал. Тогда я решил найти его по адресу, который у меня был. Центр Женевы невелик, и мне не стоило большого труда найти дом и квартиру Андрея. Поскольку на звонок никто не отозвался, я оставил пространную записку с объяснением, почему мы в Женеве. Сообщил наш адрес и телефон. В этом поиске друга мне старались помочь наши новые знакомые. Созвонившись с кем-то из русских, знавших Волконского, они сообщили, что он получил грант и находится в Западном Берлине на стажировке.

Я хотел бы остановиться подробнее на наших встречах с Волконским в Москве. Андрей Волконский — праправнук знаменитого декабриста — вернулся из эмиграции по воле своих родителей, которые, устав от пребывания на чужбине, решили начать новую жизнь в Союзе. Перемена обстановки сильнее всего ударила по молодому Андрею. Он с большим трудом привыкал к новому способу жизни.

Я знал, что Волконский пишет авангардную музыку, и мне удалось в Ленинграде услышать одну из его авангардных вещей, произведение, основанное на дагестанском эпосе, которое называлось «Жалобы Щазы». Оно было исполнено в Малом зале Ленинградской филармонии, по сути, нелегально, после объявленной в афишах программы, когда зрители, купившие билеты, разошлись и остались только друзья. Оркестром дирижировал сам автор. Исполнение произвело на присутствующих большое впечатление. Прочитывался и национальный характер дагестанского эпоса, и изысканная трактовка композитором современного авангардного звучания. В то время в Союзе не исполнялись такие оригинальные произведения. Но музыкальный талант Волконского в сочетании с мощным интеллектуальным началом пробивали стену непонимания. Волконский приобрел имя как композитор.

Вскоре он позвонил мне в Москве и попросил сделать полиграфический плакат к вечерам старинной музыки, которые он готовился проводить в концертном исполнении. Как раз в это время он создавал ансамбль «Мадригал». В нем при исполнении добаховской музыки использовались и старинные музыкальные инструменты, такие, как виола да гамба, и скрипки, настроенные специальным образом, отличающиеся слабым натяжением струн. Очень большое значение приобретал клавесин, на котором играл сам Волконский. Плакат, сделанный мной, очень понравился Волконскому и его другу Баршаю, который говорил мне комплименты.