Борис Мессерер - Промельк Беллы.Фрагменты книги

Белла должна была приступить к своим обязанностям профессора Slavic Department UCLA, а я — прочитать цикл лекций о российском театре в Art Department этого же университета. В первых числах мая нам предстояло лететь в Лос-Анджелес через Канзас-Сити. Там было запланировано выступление Беллы. Профессором славистики в Канзасском университете был Джерри Майколсон, весьма просвещенный человек. Перед выступлением я со сцены рассказал студентам о творчестве Беллы. Ее выступление прошло исключительно успешно, Джерри был очень доволен, и мы расстались друзьями.

Лос-Анджелес произвел сильное впечатление своей огромной протяженностью, замечательными фривеями, пальмами вдоль моря. И, конечно, Голливудом с его историей и легендами о нем, Беверли-Хиллз с находящимися там виллами знаменитых кинематографистов.

Мы остановились в доме у профессора Дина Уорса, который нас пригласил и опекал во время нашего пребывания в университете. Жили в его доме, в непосредственной близости от Тихого океана, на высоком крутом берегу в районе, который назывался Пасифик-Пэлисейд и граничил с холмами, заросшими деревьями, окружающими Лос-Анджелес с северной стороны.

Прекрасный, удобный дом Дина — «одноэтажная Америка» (!) — с выходом на лужайку с цветами и крохотными колибри, висящими над ними. И замечательные американские ничего не боящиеся птицы блю-джей — разновидность нашей вороны, которых я полюбил за смелость и, может быть, нахальство: они впрыгивали с лужайки в дом через распахнутые створки окон веранды, подбирали крошки на столе и спокойно улетали обратно. А по ночам — завывание гиен, еще раз доказывающее существование в Америке дикой природы и, кстати, терпимость американцев, да и просто их любовь к диким животным, что бросалось в глаза русским, открывающим для себя Америку.

Лучшее, что я видел в Америке, — это университетские городки, так называемые кампусы. Замечательные принципы устройства студенческой жизни. Студенты, свободные во всех своих проявлениях. То, как они лежат в коридорах с учебниками, всегда вызывало мое восхищение. С детства они растут без запретов и предрассудков и именно благодаря предоставленной свободе поведения вырабатывают меру своей ответственности перед обществом, сознательно изучают выбранные ими дисциплины, умело распределяют время между занятиями. Читать лекции для них было совершенным удовольствием.

Состав профессоров в Slavic department был чрезвычайно пестрым. Русский язык и литературу преподавали на одной кафедре слависты разных национальностей: голландец, афроамериканец, узкоглазый господин с желтым оттенком кожи, два англосакса, господин из Израиля и только один подлинный русский — профессор Марков, попавший в США со второй волной эмиграции.

Если не считать Маркова, русский язык преподавателей оставлял желать лучшего, но они своими стараниями восполняли нехватку знаний. Меня поразила тема диссертации Дина Уорса: он писал о русских суффиксах «оньк» и «еньк» и тратил огромное количество времени на изучение этой темы. Еще он интересовался древней русской письменностью и, когда я прочел с листа начало «Слова о полку Игореве»: «Не лепо ли ны бяшеть, братие» и т.д., Дин был совершенно потрясен и, я бы сказал, раздавлен, потому что сам он так произнести старые русские слова не мог.

Белла старалась внедрить понимание российской трагедии в наивные стриженые головы студентов, не допускавших самой возможности подобного в жизни. Я рассказывал о российском театре и режиссерах, с которыми мне приходилось работать, — Олеге Ефремове, Анатолии Эфросе, Борисе Покровском, и об искусстве музыкального театра — о балете и опере, о российских танцовщиках.

Первый срок нашего пребывания в Лос-Анджелесе был довольно коротким — три недели. Это оговаривалось с администрацией университета, потому что 18 мая должно было состояться вручение Белле диплома почетного члена American Academy and Institute of Arts and Letters. Мы должны были снова лететь в Нью-Йорк на три дня, а потом продолжить нашу работу в университете еще полтора месяца.

Все это время Дин Уорс, в доме которого мы жили, предоставлял нам свой старый, двенадцатилетнего возраста огромный автомобиль «линкольн континенталь», который я мгновенно освоил, и мы ездили с Беллой по всему Лос-Анджелесу и на занятия в университет. Надо было привыкнуть к движению на улицах и научиться сленгу автомобилистов. Все это было сложно. Но проникновение в американскую жизнь было безумно интересным и азартным.

После короткого времени, проведенного в университетском раю, нужно было лететь в Нью-Йорк. Мы вылетели 17 мая и снова остановились у Питера Спрэга. С некоторым удивлением я открыл для себя, что в доме существуют уже два housekeeper: Юлия и Эдуард Лимонов. Я был рад нашей встрече и тепло приветствовал их. На следующий день утром мы вместе со Светланой Харрис поехали в Академию.

Действительными членами Американской академии искусств и литературы являются наиболее известные деятели культуры Америки. Кроме того, существует категория почетных членов Академии. Почетными членами Академии избираются выдающиеся деятели культуры, не являющиеся гражданами США. Были избраны Марк Шагал, Хорхе Борхес, Хуан Миро, Пьер Нерви, Оскар Нимейер, Жорж Сименон и еще ряд выдающихся личностей, в том числе наши соотечественники Александр Солженицын, Андрей Вознесенский.

Дипломы о присвоении звания почетного академика вручаются на торжественной церемонии. Передо мной лежит программа церемонии с указанием последовательности процедуры.

Председателем был Жак Барзун. Выступив с короткой речью, он открыл церемонию. Затем секретарь Академии Ричард Уилбур представил соотечественников, получающих дипломы академиков в этом году. Все они выступили с короткими словами благодарности. Это были Элизабет Бишоп, Ховард Немеров, Джон Апдайк и Теннесси Уильямс. Для меня было большим удовольствием видеть и слышать этих замечательных людей.

Затем шло представление новых почетных членов Академии. Ими оказались Белла Ахмадулина, Клод Леви-Штраус, Андре Масон, Эудженио Монтале (лауреат Нобелевской премии), Жофредо Петрасси и Энтони Пауэлл.

Белла сидела среди членов Академии на сцене, гда находилось около ста человек. Все места были строго расписаны. Мы со Светланой Харрис чрезвычайно волновались, когда прозвучало имя Беллы Ахмадулиной. Жак Барзун огласил формулировку, с которой Белла была избрана в Академию:

Белла Ахмадулина является величайшей живущей женщиной-поэтом, возможно, более блестящей, чем любой из ее современников-мужчин. Она — наследница мантий Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Ее лиризм часто сравнивают с лиризмом Цветаевой, а ее образность — с образностью Пастернака, но она совершенно самостоятельна как поэт и выступает ни с кем не сравнимо от имени поколения, которое повзрослело за время, прошедшее после смерти Сталина.