Василий Митрофанов - С крылатыми героями Балтики

Ту ночь я провел в госпитале. Медленно тянулось время в ожидании результатов оперативного вмешательства. Под утро дежурный хирург наклонился к постели больного, осторожно отвернул одеяло и полез пальцем под лигатуру. Удовлетворенная улыбка озарила его лицо. Ее смысл понимали все. Ее понимал и раненый. Не только понимал, но и чувствовал. Ибо ему стало значительно легче.

Вслед за хирургом и я убедился лично: лигатура ослабла. Хотя состояние раненого оставалось еще тяжелым, предстояло еще много трудных дней и ночей и для больного, и для врачей с их заботливыми помощниками - медицинскими сестрами и нянями.

Наше участие в восстановлении здоровья раненых летчиков не ограничивалось оказанием первой помощи и направлением в госпиталь. Оно продолжалось и после госпитализации, подобно тому как внимание и заботы семьи не прекращаются вслед за направлением близкого человека в больницу, пусть даже самую первоклассную. Заботы продолжаются и часто оказываются очень существенным слагаемым в общей сумме лечебных усилий медиков.

Выздоровление - чрезвычайно сложный процесс. Это - результат не только лекарственных назначений, хирургических вмешательств и ухода за больным. Многое зависит от сил организма раненого, его воли к выздоровлению, морального состояния. Именно поэтом- мы говорим не о лечении болезней, ран, ожогов, но о лечении больных, раненых, обожженных. Это один из замечательных принципов советской медицины - лечить не болезнь, а больного. Участие однополчан, являясь естественным и закономерным выражением любви к раненым, стимулировало их моральные и физические силы. Я выполнял своего рода роль связного между полком и госпиталем: передавал приветы, уведомлял о новостях в полку и состоянии раненых, передавал подарки и поздравления с наградой или очередным воинским званием. С моим участием решались вопросы предоставления после госпиталя отпуска или дома отдыха, определение годности и допуск к летной работе.

Чувствовать себя в госпитале уверенно среди раненых летчиков мне помогали деловые контакты с Первым ленинградским (ныне ордена Ленина) военно-морским госпиталем. (Он был основан Петром I еще в 1715 году.) В годы войны я бывал в нем, что называется, на правах своего человека, особенно среди хирургов. В нем лечились большинство раненых летчиков полка в бытность нашу под Ленинградом в июне 1942 - июле 1944 года.

Наши связи с госпиталем продолжались и после того, как полк далеко ушел на запад. Продолжаются и поныне. Хирургическое отделение как эстафету от хирургов военных лет приняли мои ученики по академии: сначала Г. Я. Савченко, затем X. А. Харебов.

Замечательным коллективом госпиталя в те годы руководил прекрасный врач, опытный организатор и отзывчивый человек Г. Е. Гонтарев. С глубоким уважением и признательностью вспоминаю талантливых хирургов во главе с Н. В. Петровым, медицинских сестер, санитарок. В нелегких условиях блокады под артиллерийским обстрелом они героически делали все для раненых бойцов. Хирурги госпиталя с пониманием и уважением относились к специфике авиационной службы, помогали нашему командованию принимать решения о дальнейшем служебном использовании летчиков, закончивших лечение в госпитале. Раненые полка по достоинству ценили заботу о них. Она им помогала в главном - в их стремлении поскорее встать в строй.

Спустя несколько дней после того как были доставлены Павлов и Зосимов, я снова прибыл в госпиталь навестить раненых. Их было там уже шестеро. Они занимали две палаты. В одной из них - командир нашей новой 3-й эскадрильи майор Теплинский, летчики Иван Чернышенко, Иван Емельяненко и Дмитрий Пимакин. Другую небольшую палату рядом занимали Павлов и Зосимов. Обе палаты вместе Павлов в шутку называл "авиационным гарнизоном". Начальником его считали Павла Ивановича.

У майора Теплинского - огромный ушиб в области спины и закрытый перелом лопатки с обширным подкожным кровоизлиянием - синяком почти во всю спину. Выглядел он тяжелобольным. Обложенный подушками, он лежал полусидя. Дышал часто и поверхностно, глубже не мог - больно. Стоило чуть неосторожно повернуться или глубже вздохнуть, начинался болезненный кашель. Выручали обезболивающие препараты.

Своеобразен механизм его травмы. В воздушном бою снаряд самолета противника попал в бронеспинку И-16. Она сместилась и плашмя нанесла тупой удар в спину Теплинского. Сгоряча он не сразу почувствовал всю тяжесть полученной травмы. Сила удара поначалу как бы натолкнулась на предельно мобилизованные в пылу боя защитные силы крепкого организма. Это позволило летчику, сохраняя самообладание, действовать с учетом особенностей обстановки и суметь покинуть на парашюте неуправляемый самолет. Приземлился на территории, не занятой врагом. Мы нашли его крайне возбужденным. С повисшей рукой, летчик как бы не замечал травмы, говорил, что пустяк, до завтра заживет, и требовал включить его в боевой состав на следующий день. Лишь с постепенным уменьшением шоковых реакции и возбуждения Теплинский почувствовал себя плохо. И ему уже не требовалось объяснять, что полететь он сможет не так скоро.

Рядом - Иван Чернышенко. Его самолет был подожжен в воздушном бою и свалился в неуправляемый штопор. Летчики знают, как нелегко в подобных случаях отделиться от самолета, чтобы воспользоваться парашютом. Чернышенко нашел в себе достаточно сил и справился почти с невозможным. Приземлился на передовой в расположении наших войск с ожогами лица и рук (надо сказать, что ожоги у летчиков полка составляли 9 процентов от всех ранений и травм).

Иван Емельяненко, раненный в воздушном бою в ногу и руку, тоже вынужден был покинуть подбитый самолет. Почти в 17 процентах случаев аварийных ситуаций в воздухе летчики наши пользовались парашютом. Он их не подвел ни разу. Это лучшее свидетельство и умения летчиков, и хорошей работы парашютно-десантной службы (ПДС).

Емельяненко оставил самолет на высоте 1500 метров. Произвел затяжку, чтобы не расстреляли кружившиеся над ним самолеты противника. Раскрыл парашют только в 150 метрах от земли. За 30 секунд свободного падения потерял 1350 метров. С раскрытием парашюта скорость падения упала с 45 - 46 до 6 метров в секунду. При этом возникло отрицательное ускорение - перегрузка, в пять раз превышавшая вес летчика и составлявшая более 300 килограммов. Резко изменилось и направление действия ускорения. Если в момент свободного падения оно действовало в направлении от ног к голове (как в начале движения лифта вниз, когда человека как бы приподнимает, отрывает от площадки), то в момент раскрытия парашюта отрицательное ускорение подействовало в обратном направлении - от головы к ногам (как в момент остановки движущегося вниз лифта, когда человека придавливает к площадке, он как бы продолжает по инерции движение вниз). В результате действия перегрузок и резкого изменения направления действующих сил у Емельяненко произошло переполнение сосудов обоих глаз кровью и кровоизлияние в их белковые оболочки.