Василий Митрофанов - С крылатыми героями Балтики

Приземлился он в лесу, на своей территории. Нашли его быстро.

С Емельяненко рядом в палате лежал Дмитрий Пимакин с мелкоосколочным, проникающим в локтевой сустав ранением. Самочувствие у него хорошее. Рука почти не болит, только плохо разгибается в локте. Вся надежда на лечебную физкультуру. Ею он занимался старательно и успешно.

Майору Теплинскому, несмотря на его тяжелое состояние, уже виделся счастливый день, когда он выйдет из госпиталя и отправится на побывку к семье, чтобы, вернувшись, с новыми силами бить врага. Мечта о встрече с семьей согревала его, ускоряла выздоровление.

- Похлопочите, доктор, - просит он, перестав кашлять. - Самому неудобно. А побывать дома очень хотелось бы.

Говорить ему было трудно, мешал болезненный кашель.

- Не беспокойтесь. Непременно побываете дома.

- Нет, правда, доктор? Вы уверены? - улыбаясь, спрашивает Теплинский.

- Правда. Отпуск будет. Обязательно!

- Спасибо.

Ответ мой не был для красного словца, просто приемом успокоить больного. Я понимал, конечно, что не я командую, не я подписываю отпускные билеты. Однако я хорошо знал и другое - с командиром полка у нас полное взаимопонимание. Помня об этом, я с чувством удовлетворения сознавал, какое великое дело в работе авиационного врача доверие и поддержка командира.

Великий физиолог И. П. Павлов называл слово могучим, всеобъемлющим условным раздражителем. От меня как авиационного врача требовалось помнить об этом и уметь правильно пользоваться им.

Тут подает голос Чернышенко. Он хотел бы на долечивание в свой лазарет в Приютино.

- Ну, а ты что скажешь, Иван Никифорович? - спрашиваю Емельяненко.

- Пока войну не кончим, мне, доктор, ничего не надо, кроме возможности бить фашистов, - отвечает Емельяненко, широко улыбаясь.

И действительно, в отпуск на родную Украину он съездил только в 1945 году. Вернулся в полк с очаровательной молодой женой-землячкой.

Захожу в палату к Павлову и Зосимову. У Павла Ивановича все идет на поправку, настроение бодрое. Садится в постели. Пробует вставать и даже ходить на костылях с помощью няни для страховки.

- Немного барахлит температура по вечерам. В остальном порядок, докладывает о себе Павлов. - В нашем авиационном гарнизоне подводят двое: Зося и Теплинский, остальные - хоть куда.

- Не слушай его, доктор. Мне тоже легче, - отзывается Зосимов.

Голос у него уже не хриплый, но еще слабый и тихий. Отеки на лице исчезли. Стал снова похожим на себя. Однако общее состояние показалось мне более тяжелым, чем в день госпитализации.

У Зосимова и Павлова индивидуальный пост, как и у Теплинского. Няня все время рядом. Ухаживает заботливо, старательно. Вот она помогает Дмитрию Ивановичу поменять положение больной ноги. Сам Зосимов сделать это не в силах.

- Так, так. Много, много, - корректирует он действия няни.

Она перестаралась. Сместила ногу чуть больше, чем хотел Зосимов. Но какой болезненный этот лишний сантиметр! Подушку поправить, перестелить постель все это дается ослабевшему Зосимову нелегко. Перевязки - только под наркозом, настолько они болезненны.

Он плохо спит, плохо ест. Черты лица заострились. Глаза окаймлены темными кругами. Температурит. Временами его познабливает, а после - потеет. Вдобавок ко всему нет самостоятельных физиологических отправлений. Стул - только с клизмой, а мочу по нескольку раз в сутки выпускают катетером (резиновой трубочкой). Все это неприятно больному, травмирует и угнетает его психику, утомляет, ухудшает и без того тяжелое состояние.

Я пытаюсь переключить его угнетенное и сосредоточенное на своих страданиях сознание на внешний мир, разорвать порочный круг, в котором причина и следствие постоянно меняются местами, снова и снова замыкая и повторяя круг. Тяжелое состояние портит настроение, а подавленное, удрученное настроение, в свою очередь, ухудшает общее состояние. Что можно сделать, чтобы пробить брешь в этом замкнутом круге? Казалось, и Зосимов думает над тем же и вместе со мной ищет путь к облегчению.

Наконец я решил поделиться с раненым намерениями организовать эвакуацию его в Москву. Не сомневался: это заинтересует Зосимова. В Москве его семья, отец, мать. Там несравненно спокойнее: нет варварских обстрелов, нет блокады. Там Центральный военно-морской госпиталь. В нем он продолжит лечение. Зосимов, как я и предполагал, не сразу выразил согласие. Мысль об эвакуации его самого занимала уже не первый день. Но не в его манере было просить, даже теперь, на госпитальной койке.

Опираясь на идею эвакуации, мы и стали действовать. Вовлеченными в сферу действий кроме меня и Зосимова оказались лечащие врачи госпиталя, командир полка, главный врач и командующий ВВС КБФ.

Основная трудность заключалась в том, что тяжелое состояние делало раненого пока нетранспортабельным. Однако и эту трудность удалось повернуть в интересах выздоравливающего, прибегнув к методу убеждения, воспользовавшись опять-таки словом и заключенной в нем могучей силой.

Наша доверительная беседа о перспективах эвакуации часто сопровождалась грохотом то и дело возобновлявшегося артобстрела района. На каждый разрыв снаряда Зосимов негодующе хмурился. Однако предстоящая поездка в Москву начинала формировать основу для коренного изменения его настроения, переключала его внимание на тот заветный уголок внешнего мира, который манил, ласкал воображение. Зосимов как бы заново оказывался перед необходимостью активной деятельности.

- Убедил, доктор. Задача ясна. Приступаю к выполнению, - улыбаясь сказал он.

- Вот и хорошо. Ты быстрее поправляйся, а я пойду к начальству продвигать задуманное.

- Договорились.

Эвакуация раненого летчика, надо сказать, в ленинградских блокадных условиях сорок второго года была делом непростым. Обстановка требовала возвращения раненых в строй в более короткие сроки, не прибегая к эвакуации. Оно и понятно. Медицинских сил в Ленинграде было достаточно. А такие боевые летчики, каким был Зосимов, составляли золотой фонд ВВС Балтики, вокруг которого формировалась молодежь, приходившая из училищ. Поэтому эвакуировали только в особо обоснованных случаях с разрешения командования. Потребовалось оно и для Зосимова.

Слепенков выслушал меня, не прерывая.

- Хорошо, доктор. Согласен, о Зосимове придется докладывать Самохину, коротко заключил он.

- К нему пойдем через Корнева.

- Действуйте.

- Есть!

Уходя от командира, я не сомневался: все, что мною намечено в отношении раненых, будет выполнено. Порукой тому слепенковская поддержка. Ее я почувствовал уже при первой встрече. Он не забыл и обещанного мне тогда врачебного воинского звания: на моем кителе ровно через три месяца появились две с половиной нашивки военврача третьего ранга вместо двух средних старшего военфельдшера.