Георгий Сырма - Внимание: граница!

Положение было сложное: прорви басмачи какой-то участок — и некого бросить в эту брешь, буквально некого. Когда я подполз к Фетисову, он был еще жив.

— Умираю, Георгий Иванович, — сказал он, — руки, ноги немеют. Возьмите партийный билет, документы. Передайте родным. Если вернетесь, кланяйтесь им.

Умер он в полном сознании.

Снова был бой.

Целый день басмачи пытались овладеть нашими укреплениями… Крайний правый фланг с Малаховым и Захаровым оказался отрезанным от нас, и не было никакой возможности помочь им. Близился вечер, когда мы увидели, как Захаров встал в полный рост и пошел один в атаку. Басмач прикладом сбил его с ног.

Очень тяжелый был день! «Выдержим ли мы еще один такой?» — думал я. И все-таки вечером, едва басмачи затихли, я приказал потревожить их, не давать возможности им отдохнуть. Несколько раз мы устраивали вылазки, не заходя, однако, далеко в тыл.

В барханах похоронили мы Фетисова, поклявшись отомстить за его смерть. Несколько бойцов пытались пробиться на правый фланг к Малахову, но не смогли. Мы даже не знали, жив ли он.

Настал третий день. Часов в одиннадцать разведчики донесли, что басмачи совсем выдохлись, почти не поднимаются и не стреляют. Шутка ли, вторые сутки без воды!

Пора было переходить от обороны к наступлению.

Взвод в семь человек под руководством Дженчураева и Клигмана по старому руслу реки незаметно вышел в тыл противника на правом фланге и пошел в атаку. Мы поддерживали их огнем пулемета. В панике басмачи бежали с этого фланга. Нужно сказать, басмачи вообще боятся клинка: смерть от клинка позорна по их понятиям, не то что от пули. А тут еще внезапность.

Преследуя отступавших, взвод заходил все глубже в тыл басмачей. Неожиданно Дженчураев наткнулся на басмача, у которого на шее висел бинокль.

— Руки вверх! — крикнул Дженчураев.

Басмач поднял руки, но тут же выхватил из левого рукава наган и выстрелил, но промахнулся. Промахнулся и Дженчураев. Подняв клинок, он бросился на бандита. Однако басмач, вывернувшись, прострелил ногу коню командира. Конь свалился, придавив Дженчураева. Дженчураеву удалось вытащить ногу из-под лошади и подняться. Почти одновременно выстрелили он и противник. Басмач был ранен в живот, Дженчураев — в ногу. Сзади к басмачу подскочил Клигман. Бандит выстрелил в Клигмана и снова не попал. Подоспев, Дженчураев зарубил басмача.

Убитый оказался Калием Мурза-Гильды. Его помощник тоже был зарублен.

После гибели главарей басмачи стали беспорядочно отступать.

Через несколько часов бой закончился.

На правом фланге мы нашли мертвого Малахова и впереди окопов убитого прикладом Захарова. Восемнадцать ранений насчитали мы у Захарова. Истекая кровью, он поднялся в атаку и принял смерть стоя. Коле Захарову шел двадцать второй год. Годом старше его был Малахов. Долго стояли мы в барханах над скромной могилой героев…

В кармане убитого Калия Мурза-Гильды мы нашли полный список бойцов нашего дивизиона. Неизвестно, как попал этот список к бандитам. Вместе со списком лежал смятый листок из ученической тетради — заявление одного из главарей мелких бандитских шаек:

«Командиру белой армии Калию Мурза-Гильды. Мною отбито в советских колхозах и совхозах большое количество скота. Прошу выделить из этого числа сто пятьдесят баранов, тридцать лошадей и двадцать коров для меня…»

Эти документы мы передали в особый отдел республики.

Группа бойцов отправилась на плато Устюрт за скотом. Через несколько часов в район колодца Бусага спустились первые десятки тысяч овец, коров, лошадей, верблюдов. Их сопровождали батраки, которых баям удалось обмануть и запугать.

Члены республиканского правительства товарищи Асыл-беков и Мендешев занялись судьбою задержанных людей, организацией обратной откочевки громадных масс скота. Мы же вернулись к своим дивизионным делам.

В конце июня к нам прибыли товарищи из управления пограничных войск СССР. Они поблагодарили командиров и бойцов отдельного дивизиона за умелое и четкое проведение ответственнейшей и сложной операции, потребовавшей большой энергии и мужества.

Мы получили приказ следовать к колодцам Крек-Сегес, Туар, Дахлы для борьбы с басмаческими бандами, бесчинствовавшими там. Однако к тому времени, когда мы прибыли, крупные банды уже распались. Были у нас только отдельные столкновения с небольшими басмаческими отрядами, да и те при первой возможности удирали, бросая оружие, разбредаясь по аулам. Задержанные нами басмачи говорили, что баи держат их в отрядах насильно и каждое утро не досчитываются своих мергенов.

К осени с басмачеством в этих районах было покончено.

К ноябрьским праздникам уставшие, но возмужавшие и гордые; возвращались бойцы отдельного дивизиона в город Гурьев. Даже шторм, мотавший нас, голодных, по морю три дня, не испортил настроения. Встречать отдельный дивизион вышел чуть ли не весь город. На пристани мы увидели и наши семьи…

И не было бы этому солнечному дню равного по радости во всей жизни, если бы не горечь о погибших товарищах.

В тридцатые годы сложное положение было на Дальнем Востоке.

В Японии все большую силу набирал фашизм. После оккупации Маньчжурии японские империалисты стали активно готовиться к войне с Советским Союзом.

Когда в середине тридцатых годов вместе со своим дивизионом я прибыл на Дальний Восток, меня предупредили, что японское командование и разведка усиленно забрасывают к нам шпионов и диверсантов, так что ухо надо держать востро.

Я был назначен начальником погранотряда. Не меньше раза в месяц я навещал каждую заставу. Вместе с командирами мы оценивали поступающую информацию, обсуждали, правильно ли в связи с этой информацией организована служба.

Я сам когда-то был солдатом и любил бывать с бойцами. Ночевал у них в казармах, ел в их столовых, беседовал с ними.

Я наблюдал, как принимают на заставах пополнение из новичков, как вдумчиво, благожелательно разговаривают с ними все, начиная от начальника и кончая старшиной, радовался и невольно вспоминал начало своей службы в царской армии в 1914 году.

— Сырма?

— Так точно, господин фельдфебель, Сырма Георгий Иванович.

— Дурак ты, а не Сырма!

Молчу.

— Нужно отвечать: «Так точно, дурак!» Понятно, дурья башка?

— Так точно!

— В тюрьме сидел?

— Так точно!

— За что сидел?

— Не могу знать!

— Врешь, все знаешь! Ну, смотри, вздумаешь здесь бузить — запорю насмерть, понятно?

— Так точно!

Фельдфебель смотрит на меня с ненавистью, роется в карманах, протягивает мелочь:

— Вот тебе пятьдесят копеек. Сходишь в город, купишь фунт колбасы, булку хлеба, полкварты водки — и мигом обратно, понял?