Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

Анастас Иванович жил на своей даче по Рублево-Успенскому шоссе. Там и сегодня можно увидеть толстую стену из красного кирпича, которая уступами спускается вниз по холму, — ограду дачи Микояна.

У ворот нас встретила охрана. Дежурный офицер подошел к машине. Я опустил стекло, показал свое мидовское удостоверение и сказал ему, что автомобиль с журналистами, следующий за нами, надо отсечь. И тут я почувствовал, что Вильсон наконец успокоился.

Пока мы от ворот ехали к дому, он сказал мне:

— Вы знаете, только сейчас я понял, что напрасно волновался. Мне сказали, что журналисты решили любым способом попасть на мою встречу с Микояном, а по вашему английскому языку я решил, что вы — английский журналист. Каким-то обманом проникли в машину и едете со мной. А когда вы мне еще и английскую зажигалку протянули, я уже и сомневаться перестал. И только после вашего разговора с охранником мои сомнения развеялись.

Я рассмеялся. Он тоже развеселился и спросил, откуда я так хорошо знаю английский. Я объяснил, коротко рассказав о детстве.

Такова была моя первая встреча с Гарольдом Вильсоном. Потом, когда мы опять встречались, Вильсон всякий раз вспоминал об этом эпизоде. Кстати, он описал его в своих мемуарах, которые опубликовал после того, как окончательно ушел в отставку.

Микоян был рад повидаться со старым приятелем. Тепло поприветствовал он и меня. Он, конечно, сильно сдал — похудел, вернее, как-то усох. Мне показалось, что он, будучи не совсем рослым (известно, что в сталинском окружении все были невысокие), стал еще меньше ростом.

Вильсон с Микояном душевно поговорили, вспомнили прошлое, выпили чайку и даже немного вина. На том встреча и закончилась.

Микоян до конца был рядом с Хрущевым. В роковую для Хрущева осень 1964-го он отдыхал рядом с ним в Пицунде, на соседней правительственной даче. По политической логике тех лет Анастас Иванович как друг и соратник вождя должен был разделить участь Хрущева. Но этого не произошло. До 1965 года Микоян оставался Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Брежнев почему-то не торопил события. Можно сказать, что с Микояном поступили гуманно, даже оставили ему на какое-то время кабинет в Кремле. Лишь в 1974 году Анастаса Ивановича Микояна не выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета.

Жизнь и политическая карьера этого удивительного человека закончилась, что называется, без драм и потрясений, во всяком случае внешних.

После освобождения Хрущева пленумом ЦК КПСС от всех государственных и партийных должностей он исчез из моего поля зрения. Я знал, что его заставили выехать из дома на Ленинских горах, где он жил, и перебраться на государственную дачу в районе села Петрово-Дальнее. Там располагался целый поселок дач, принадлежавших Совмину.

Новый, 1965 год сын Хрущева, Сергей, предложил мне встретить вместе. Собралась вся большая семья Хрущевых — Сергей с женой, Юля и Рада с мужьями, их дети, несколько близких друзей. Подъехали и Никита Сергеевич с Ниной Петровной. Когда часы пробили двенадцать, Никита Сергеевич произнес небольшую речь. Наверное, одну из своих последних. Он не давал никакой оценки тому, что произошло с ним, не говорил о политике. Он как бы вслух размышлял о принципах, которыми руководствовался в течение жизни. О том, что всегда стремился выступать не по писаному, вспомнил, что еще Петр Первый требовал от бояр, чтобы они излагали свои мысли не по бумажке, «дабы дурь каждого видна была». Он был открыт, напорист и искренен. В общем, я увидел того самого Хрущева, которого знал много лет.

Весной того же года, в его день рождения, я все-таки решился позвонить ему на дачу. Время было вечернее. Он, наверное, сидел за праздничным столом. К телефону подошла его младшая дочь Лена. Я передал через нее привет и поздравления с днем рождения Никите Сергеевичу. Потом Алексей Аджубей, муж Рады, писал в своей книге, что мой звонок был одним из немногих в тот день.

Вторая моя встреча с Хрущевым после его отставки произошла случайно. Мы с приятелем в обеденный перерыв прогуливались по Арбату. Вдруг я увидел — из переулка выезжает большой черный «ЗиМ». На перекрестке машина остановилась, и на заднем сиденье я разглядел Никиту Сергеевича и Нину Петровну. Хрущев тоже меня увидел. Улыбнулся, потянулся к ручке двери, открыл. Я поздоровался. Он сказал, что им дали городскую квартиру в Староконюшенном переулке, а вообще он продолжает жить на даче. И добавил:

— Приезжайте к нам. Приезжайте.

И когда Юля Хрущева через какое-то время позвонила мне и напомнила о приглашении отца, я поехал.

На большом общем участке дач Совмина была одна, окруженная забором. Там и доживал свой век Никита Сергеевич Хрущев.

Он очень тепло меня встретил. Сразу предложил пройтись. Мы довольно долго с ним гуляли, он показывал мне огород, где сам выращивал помидоры, картофель, другие овощи. Во время нашей прогулки за ним следовала его овчарка, Никита Сергеевич был явно к ней привязан. Говорил он о своих дачных проблемах, совсем не спрашивал о моей работе, внешнеполитических делах. Думаю, что все это его интересовало, но он не считал возможным меня об этом расспрашивать.

День закончился ужином, за которым он вел себя как хороший добрый хозяин, глава большой семьи.

Вот, собственно, и все. Больше я Хрущева не видел.

Спустя какое-то время меня в МИДе все-таки призвали к ответу. Не знаю почему, но вызвали к Леониду Митрофановичу Замятину, возглавлявшему тогда отдел печати. Мы с ним были в хороших отношениях, возможно, поэтому все и ограничилось дружеским разговором. Замятин сказал, что ему известно о моей поездке к Хрущеву и что мне этого делать не следовало. К счастью, других последствий не было. Но предостеречь меня от возможных дальнейших встреч с Хрущевым все-таки сочли необходимым.

На этом и закончилась одна эпоха моей жизни. И началась другая.

Значительная часть моей профессиональной жизни связана с Алексеем Николаевичем Косыгиным. Из всех, с кем приходилось мне работать в качестве переводчика, он вызывал у меня наибольшее уважение и теплоту. В интеллектуальном плане он, безусловно, превосходил всех наших руководителей. Изъяснялся на правильном русском языке, что также выгодно отличало его от большинства советских лидеров. Пожалуй, Косыгин был действительно образованным человеком. Ленинградец, с высшим экономическим образованием, он еще с довоенных лет работал наркомом, в период с 1940 года по 1960-й в разное время занимал пост заместителя главы правительства, а с 1964-го и почти до конца жизни был Председателем Совета Министров СССР.