Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

— Я приветствую Басю Бисевич и со своей стороны приложу усилия, чтоб ее догнать.

Зал расхохотался.

Поздно ночью отправляемся в Курск, в котором Асеев провел свою юность. Маяковский интересуется подробностями жизни тех лет.

На первом вечере народ еще был. На втором — четверть зала. Маяковский предложил «зазывать публику»… Принимаем экстренные меры: вход свободный. Я попробовал даже осуществить мысль Владимира Владимировича и вышел на улицу. Но там — ни души.

…В Харькове на афише уже красуются оба имени и на двух языках.

Маяковский поначалу обрадовался и тут же возмутился. Фамилии поэтов стояли не по алфавиту. Владимир Владимирович потребовал внушить местным театралам, которые взялись печатать рекламу, что это бестактно, и просил меня в дальнейшем быть в таких случаях настороже. (Ведь я-то послал им текст, придерживаясь алфавита.)

Когда Маяковский в Москве составлял текст афиши, я удивился: «Почему вы намечаете программу и за Асеева?» Он ухмыльнулся:

— Я лучше знаю, что ему нужно читать. Пишите: «Синие гусары», «Оранжевый свет», «Через головы критиков», «Колокола», «Обрез», «26» и др.

Все это и вошло в программу вечера.

Театр Держдрамы (Государственный театр драмы) переполнен. Маяковский вел разговор-доклад: «Даешь изящную жизнь».

В Технологическом институте состоялся вечер специально для студентов — билеты очень дешевые. Маяковский одобрил:

— Вот видите, все довольны: и студенты, и мы. Опыт удался. Дешево и полно. Так и надо: бить на количество. Это самое важное.

Невзирая на февраль, сам по себе город Киев, неповторимый по своей красоте, вселял в обоих поэтов дух бодрости и задора. Много и успешно выступали. В один из вечеров прекрасно провели время у знакомых Владимира Владимировича. Прилив чувств наблюдался и назавтра, когда поэты затеяли почему-то посреди дня «пасьянс». И это, казалось бы, мирное занятие превратили в азартную игру — страсти разгорались. Но игровой запал внезапно был нарушен. Я принес свежий номер «Известий». Развернули. Маяковский вскочил:

— Как могли напечатать такую дрянь?

Вспылил и Асеев.

Подвал за подписью Полонского назывался «Леф или блеф?».

Они читали, перечитывали, снова возвращаясь к отдельным местам. Отшвыривали газету и опять хватались за нее, в пылу раздражения намечая план разгрома автора…

В Харькове получили продолжение этой статьи — в «Известиях» от 27 февраля. А месяц тому назад их задела в той же газете статья Ольшевца «Почему Леф?», которая вместе с вышеупомянутой стала предметом обсуждения на собрании сотрудников журнала «Новый Леф» 5 марта 1927 года в Москве.

Для того чтобы познакомить хотя бы со стилем и духом статьи «Леф или блеф?» со скромным подзаголовком — «Заметки журналиста», стоит привести выдержки:

«Перебрасываю страницы: статья „Караул“ Владимира Владимировича Маяковского. Почему кричит „караул“ наш знаменитый поэт?! Оказывается, написал он сценарий, про который сам Виктор Шкловский сказал: „Тысячи сценариев прочел, а такого не видел. Воздухом потянуло. Форточку открыли“. Но правление Совкино сценарий отвергло. Об этом вот происшествии и кричит „караул“ в редактируемом им журнале В. В. Маяковский… По отрывку трудно судить о достоинствах целого. Но если „целое“ походит на опубликованную часть, — я за Совкино! Пусть кричит „караул“ один Маяковский. Времени у него много, делать ему, очевидно, нечего. Заставлять же кричать „караул“ многотысячную массу кинозрителей нет смысла…

В статье, написанной в стихах, Маяковский договаривает то, чего не договорила передовица. В нашем искусстве и реализма всамделишнего нет. Настоящие „реалисты“ это — они, лефы, а все прочие — „блюдо- рубле- и тому подобные лизы“ [19] Цитата из стихотворения «Письмо Горькому», названного критиком умышленно «статьей в стихах». Мысль поэта здесь искажена. .

…И дальше рубленой прозой сухо рассказывается о том, что они, лефы, без истерики, деловито строят завтрашний мир. Скажите, пожалуйста! А мы этого-то и не заметили!»

Статья была издевательской. И хоть в ее «послесловии» говорилось, что она якобы не направлена против Маяковского, Асеева, Третьякова, Шкловского и других лефовцев, что, мол, «взятые порознь — они заслуживают всяческих похвал: имена их — среди самых видных в рядах советской литературы», на самом же деле Маяковский был представлен в статье в ложном свете.

По пути в Москву говорили об одном и том же, об ответе Полонскому.

«Леф или блеф?» — так была озаглавлена не только статья В. Полонского, но и диспут, состоявшийся в большой аудитории Политехнического музея 23 марта [20] Мне удалось отыскать исчезнувшую было стенограмму диспута (к сожалению, неправленую). . На афише значилось:

«Выступают от Лефа: Н. Асеев, О. Брик, В. Жемчужный, М. Левидов, А. Лавинский, В. Маяковский, В. Перцов, А. Родченко, В. Степанова, В. Шкловский.

Против: Л. Авербах, А. К. Воронский, О. Веский, И. Гроссман-Рощин, В. Ермилов, И. Нусинов. Приглашен В. П. Полонский и все желающие из аудитории. Вечер иллюстрируется новыми стихами лефов».

Аудитория не вместила всех желающих.

Председательствовал В. Фриче. Выступали не все перечисленные в афише, а Маяковский и Полонский (два основных полемиста), затем: Асеев, Шкловский, Нусинов, Авербах, Левидов, Бескин.

Бой разгорелся жаркий. В. Фриче не раз призывал аудиторию к порядку. Дошло даже до того, что он заявил: «Я буду вынужден сложить с себя звание председателя, а вы знаете, что это грозит срывом собрания».

Маяковский произнес вступительное слово. Он же заключал.

Спустя два месяца Полонский в «Новом мире», как бы продолжая диспут, опубликовал статью «Блеф продолжается», а в журнале «Красная новь» появилось «сочинение» А. Лежнева с уничтожающим заголовком «Дело о трупе». Автор в недостойном тоне нещадно громил «Леф».

Жду Маяковского в главном вестибюле Белорусского вокзала. И вот он вырос у дверей, размахивая двумя чемоданами. Я удивился:

— Что вы так размахались, силу показываете?

Едва заметная улыбка, и чемодан раскрыт. Пустой, легкий.

— Помните, я вам обещал? Получайте!

— Большое спасибо! Но вы напрасно беспокоились. Я бы сам заехал к вам и все туда бы уложил.

— Я рассчитал заранее. И Маяковский берет у меня из рук старый чемодан и кладет его в пустой новый.

О таком чемодане (большом и легком) я действительно мечтал: ведь только в этом году я был в разъездах 250 дней!

В Смоленске при выходе из вокзала — пробка. Толкаются, как на пожаре. Маяковский видит: затерли старуху с мешком — и своей мощной фигурой сдерживает натиск. Старуха спасена, а Маяковского понесло людским потоком.