Лучано Паваротти - Мой мир

Но и в этот удачный день что-то опять не заладилось. После концерта Тибор разозлился на меня за то, что я со сцены не поблагодарил его лично. Он был так взбешен, что не пришел на обед. Когда на следующее утро Билл разговаривал с Тибором, то услышал от него немало слов о том, какой я неблагодарный человек.

Я очень расстроился, потому что идея концерта с самого начала принадлежала Тибору. И не только идея. Он был единственным, кто имел опыт постановок такого масштаба, что признает и Джуди. Она все хорошо выполняла, когда Тибор говорил ей, что конкретно надо делать. Но только он один знал, как осуществить такую грандиозную постановку под открытым небом. Я уверен, что в следующий раз Джуди сама с этим справится, но на первый раз ей были необходимы указания Тибора.

Он больше других заслуживал благодарности и был прав, что рассердился на меня. Благодарить компанию — это не то же самое, что благодарить руководителя этой компании. Меня извиняло только то, что я не могу говорить без бумажки перед многотысячной аудиторией — всегда боюсь что-нибудь забыть. Поэтому я был рад, что через несколько дней Тибор простил меня: он же знает, как я в действительности к нему отношусь.

Но один человек все-таки выразил Тибору свою признательность. После концерта к нему подошел мэр Майами и сказал: «Простите меня за то, что я сейчас сделаю, но вы так много сделали для нашего города, что я просто должен это сделать». Мэр схватил Тибора за голову и поцеловал его в лоб.

На следующее утро, в понедельник 23 января, мы собрали чемоданы, чтобы лететь в Рио-де-Жанейро. Приехала попрощаться Джуди и подарила мне красивый шарф от «Гуччи». Я уже не вспоминал о своей болезни и был готов к долгому перелету в Южную Америку. Казалось, что мы лишь недавно прилетели в Майами, и вот я уже смотрю с высоты, как город уменьшается и исчезает вдали. Скоро не осталось ничего, кроме океана.

Когда мы уже разместились в Рио в отеле «Ипанема», позвонила Джуди и рассказала, как по телевидению выступал шеф полиции Майами-Бич и сообщил, что во время концерта никто не был задержан, не было хулиганов и пьяных. Полицейский сказал, что на таких больших концертах подобного еще не бывало. Что ж, если на концерт они назначили дежурить 115 полицейских, значит, ждали неприятностей.

Джуди сообщила также, что зрители, сидевшие на песке, растянулись на сотни метров. Вместо традиционных пива и притцельс [2] Соленые крендели. — Примеч. пер. они принесли вино и сыр (может, потому, что я итальянец?). К тому же зрители сами убрали за собой мусор. У шестнадцати уборщиков, пришедших на следующий день, было не так много работы. Люди молча слушали наше пение не только вблизи, но и далеко от сцены, где почти ничего не было видно. Обо всем этом на следующий день писали газеты.

Джуди сделала из этого обнадеживающий вывод. Она сказала, что публика потому вела себя так хорошо, что классическое искусство имеет «цивилизующий эффект». Вот за что я люблю Джуди — она анализирует и размышляет обо всем, что происходит вокруг. Это событие для нее больше, чем просто концерт. Джуди — философ.

Но что ее еще очень обрадовало, так это то, что в Майами мой приезд считают ее заслугой (и это отчасти правда, хотя идея концерта принадлежит Тибору). В знак признательности власти города объявили 15 февраля Днем Джуди Дракер. Здорово!

Билл тоже позвонил, чтобы сказать, что Майами все еще под впечатлением концерта и целый город только сейчас приходит в себя. Он сказал мне:

— Лучано, они забыли об урагане «Эндрю». Теперь все говорят об урагане «Паваротти».

Я счастлив, что не заболел тогда, благодарю за это Бога (или доктора Готтлиба?).

Когда у меня берут интервью, то часто задают вопросы, касающиеся личной жизни. Отказываться отвечать на такие вопросы нельзя, особенно на телевидении: не стоит демонстрировать свое недовольство, когда на тебя смотрит столько людей. Если я считаю вопросы бестактными, то отшучиваюсь. Например, на пресс-конференции в Майами одна журналистка спросила: «Мистер Паваротти, правда, что вы развелись и свободны?»

Я не настолько наивен, чтобы не понять, что она хотела этим сказать. Меня часто видят в обществе хорошеньких женщин, я ухаживаю за любой знакомой женщиной — от семнадцати лет до семидесяти. В то же время я женат уже много лет, поэтому ответил тогда той журналистке и всем: «Я не в разводе, но свободен». Она ожидала услышать совсем другое. Подозреваю, что своим вопросом ей хотелось меня смутить, поэтому я решил смутить ее.

Меня также часто спрашивают о письмах, которые я получаю от своих почитателей, о том, что многие женщины предлагают мне свою любовь. Может быть, журналистам нравится выдумывать подобное об известных людях? Одного репортера интересовало, правда ли, что я получаю столько же предложений такого рода, сколько какая-нибудь рок-звезда? Пришлось сказать: «Если бы это было так, то я бы только посочувствовал этим рок-звездам». Я поскромничал, конечно. Иногда такие письма ко мне приходят, но не всегда они столь откровенны.

Какая-нибудь женщина может написать, что ей так нравится мое пение, что она готова для меня на все. Под этим «на все» можно понимать разные вещи. Если я позвоню и приму ее предложение, истолковав его превратно, дама может быть шокирована. А может быть, она скажет, что именно свою любовь и предлагала. Во всяком случае, я никогда не пытался узнать, что подразумевается в таком случае. Поэтому все остается романтической загадкой.

Многие считают нужным указывать на привлекательных молоденьких секретарш, которые обычно сопровождают меня. Мне действительно нравится быть в окружении женщин. А если они к тому же интеллигентны и красивы — тем лучше. Во времена моего детства среди шестнадцати семей, живших в нашем многоквартирном доме, я был единственным мальчиком. Мужчины весь день были на работе, а женщины заботливо опекали меня, и, сколько себя помню, я чувствовал себя главным в таком «гареме». Не скажу, что это было неприятно, и боюсь, я к этому привык.

В каком-то смысле женщинам я обязан всем. Они занимали в моей жизни большое место: это и моя мама, и сестра, и замечательная бабушка Джулия. Но, конечно, Адуа и дочери занимают главное место в моей жизни. Многие женщины помогли мне в профессиональной карьере. Среди них — Мирелла Френи, доказавшая, что простая девушка из моих родных мест может добиться успеха в оперном мире. Знаменитая Джоан Сазерленд научила меня многому в вокальном искусстве, а Джоан Ингпен ввела меня в «Ковент-Гарден», который стал началом моей большой карьеры оперного певца.

Другая причина, объясняющая, почему мне нравится бывать среди женщин, это то, что они гораздо чувствительнее мужчин. Для артиста это имеет большое значение. Женщины схватывают все на лету: ты еще не успел сказать, а они уже знают, что у тебя на уме. В напряженной, нервной жизни артиста такое понимание очень важно.