Юрий Сагалович - 59 лет жизни в подарок от войны

Но есть и еще одно обстоятельство, не позволявшее нам подражать рассказчику романа Э. Ремарка «На западном фронте без перемен» и его приятелю Кату. С трудом и невероятным шумом украсть одного из двух гусей, предварительно промахнувшись из револьвера в дога… Не профессионально! Как-никак, а мы могли и без огня, втихую украсть, что там гуся — человека. Правда, если Дьяченко (без бороды) не наставит на нашей тропе мин.

Это суждение потом в литературе варьировалось по-разному. У Л. Лазарева (в «Знамени» № 7, 2003, стр. 129) оно выглядит так: «Дальше фронта не пошлют, больше роты не дадут». На мой взгляд такое суждение лишено логики, так как наряду с готовностью и покорностью оказаться в самом опасном месте одновременно носит оттенок претензий: хочется, дескать, больше роты, да не дадут. У А. Т. Твардовскго Теркин говорит: «Дальше фронта не пошлют и с земли не сгонят». Это сильнее, оба исхода — по минимуму преимуществ. Правда, Теркин был сержантом, и ему о взводе вообще не полагалось мечтать, хотя командиров взводов-сержантов было сколько угодно.

В журнале «Знамя», № 5, 2003, Ольга Грабарь на стр. 108 с некоторой, как мне кажется, отстраненностью пишет: «Стремление непременно вернуться в свою часть проявляли многие, хотя объяснить его толком не могли». Как будто такое стремление обязательно требует объяснения. А если не можешь (да и надо ли) объяснить это стремление, то что тогда, оно и не обоснованно? Уверен, что именно потому, что я вернулся в свой полк, даже в самый первый момент выполнения самого первого после возвращения из госпиталя приказа командира полка, т. е.с места в карьер, я чувствовал себя совершенно в своей тарелке. И это состояние заведомо преобладало над опасностью.

Это юркие и сильные автомобили грузоподъемностью в 3/4 тонны. В данном случае они выполняли функции скоростных тягачей для противотанковых пушек.

Чудны дела твои, господи. Во-первых, фронтовиков теперь называют «участниками» войны, и из них, что правильно, выделяют «инвалидов войны». Но последних можно бы выделять также из фронтовиков, а не из «участников». Во-вторых, когда категорий участников, инвалидов и тружеников тыла стало не хватать, учредили новую категорию: «ветераны войны», в которую участники и инвалиды не вошли. Таким образом, по воле чьей-то «умной» головы, фронтовики ветеранами войны не считаются.

Почти у каждого командира было свое фирменное высказывание, своеобразный шик. Например, генерал Н. Г. Лященко чуть ли не каждую фразу заканчивал словами «туточки, пожалуйста Вам». Генерал Кириллов при абсолютно грамотной речи, вместо «каждый» говорил только «кожин»; а еще один генерал-танкист помещал предлог «для» не иначе, как в конце предложения. Один ротный свои ежедневные намерения укрепить воинскую дисциплину выражал фразой: «Вот брошу пить — я за вас возьмусь».

Хотя была, например, эпопея с проческой пустынных территорий Пруссии, защитой от нападений репарационных коровьих гуртов, следовавших из Германии в Россию.

Одним преимуществом, когда Ткачук вел роту, я безусловно пользовался: запевала освобождался от тяжеленной матчасти — станка или тела пулемета. Весь пулемет вместе со щитом весил 66 кг.

В выражениях «осужден по первому разряду» и «окончил училище по первому разряду» номер разряда имеет разные значения. В первом случае он означает расстрел, а во втором — высший успех.

Имею ли я право судить, кто из таких же, как я, хорош или плох. Вступавшим в партию во время войны карьеристские мотивы их партийности были чужды, они были безусловно честны и самоотверженны. Позже, в семидесятые годы, получил хождение анекдот в виде вопроса-ответа: «Кто такой порядочный человек? Это тот, кто не совершает подлых поступков по собственной инициативе». Я знал очень много членов партии, которые не совершали таких поступков ни по чьей инициативе.

Том 5 (АП РФ, оп. 24, дело 413) лист 258.

Там же, лист 255.

На самом деле значительно больше. Первоначально эта цифра рассчитывалась по книгам памяти. Однако многие фамилии, содержащиеся в сталинских расстрельных списках, в книги память не вошли.

А другой скажет: «Ну что ты дурью мучаешься, хватит рефлектировать, пора все это забыть» Тоже будет правильно.

См. журнал «Военная мысль», 1954 г.,№ 3.

Но вот нтересная деталь! Оказалось, незаменимые все-таки были. Это, во-первых, уцелевшие в лагерях военачальники. Кгда в начале войны припекло, их выпустили и наделили большими командными правами. Еще один эпизод известен мне из маминой эпопеи. Когда наши войска начали освобождать Польшу, и было организовано первое польское правительство в г. Люблине, понадобились надежные кадры. Такие кадры хранились, как золотой резерв, в частности, в лагере под Архангельском. Это были мамины лагерные подруги Ядвига Секерская и Целина Тышкевич (м.б., Щишкевич). Их имена назвала известная писательница Ванда Василевская. Последовало срочное освобождение из лагеря и отправка в Барвиху на двухмесячное лечение. Затем эти женщины поехали строить новую Польшу. Я. Секерская впоследствии стала депутатом польского Сейма и однажды в середине прошлого века приезжала в Москву. Солагерницы встречались: Леля Пвловская, Леночка Шумская и Нина Николаевна Любич (так их звала мама, а с Ниной Николаевной мама работала в одной мастерской в г. Александрове, более 100 км. от Москвы, куда мама перебралась из Архангельска и где разрешалось жить меченым). Какой цинизм! Объявить врагами, мучить, и будучи уверенными в невиновности жертв, освободить их, когда понадобилось, и послать на ответственную работу. Какой извращенный вкус: ценный резерв хранить в тюрьме! У Нины Николаевны судьба сложилась трагически и после реабилитации. Ее сестра не могла простить ей, что она вышла замуж за еврея. В этом же духе она воспитала и оставшуюся без попечения родителей дочку Нины Николавны, свою племянницу. Та демонстративно и злобно отвернулась и от матери, и от родственников со стороны отца. А отец — в одном раасстрельном списке с моим отцом. Об этом поразительном обстоятельстве ни мама, ни Нина Николаевна ничего не знали, ибо тогда расстрельные списки не были рассекречены. Представляю себе их изумление — удар молнии — узнай они, что незнакомые друг с другом их мужья оказались под одной резолюцией вождя «За (расстрел)», расстреляны с разницей в один день, а затем и их обеих свела судьба вместе в Александрове в мастерской по росписи тканей…Интересно отметить, что Я. Секерскую первоначально в августе 1937 г. «представили» к расстрелу (А. П. РФ, т. 2, оп. 24, дело 110, лист 310), но потом в декабре того же года заменили расстрел десятью годами лишения свободы (. А. П. РФ, т. 5, оп. 24, дело 413, лист 264). Память возвращается к событиям, следующим цепочкой одно за другим. Читатель помнит, что мой отец был осужден и расстрелян 9 декабря 1937 г. В членах ВКВС (Военная коллегия верховного суда) состоял бригвоенюрист Я. Я. Рутман. Из архивных документов следует, что бригвоенюриста арестовали 10 декабря, т. е. на следующий день после того, как он проштамповал своей подписью расстрельный приговор моему отцу. Расстреляли Я. Я. Рутмана 28 августа 1938 г. за «контрреволюционную и террористическую деятельность». Л. С. Любича «судили» в день ареста Я. Я. Рутмана. Интересно, успел ли Рутман осудить также и Любича, или, быть может, его «выдернули» в тот самый момент, когда свою подпись под приговором он исполнил только до середины? Впоследствии Рутмана реабилитировали. Из этого следует, что ВКВС рассматривалась как ничего не стоющая формальная инстанция, обязанная беспрекословно следовать резолюции «За».