Борис Арефьев - Солдат Империи

В батальоне рекрутов покормили из солдатского котла, сводили очередно в баню, постригли, побрили, каждому определили его место на нарах, покрытых свежим сеном. Если попал Иван в Тенгинский пехотный полк, то вполне мог остаться в Славянске. По положению, оставили за ним шинель, а также одну рубаху, одну пару сапог, брюки, рукавицы, ранец и полушубок.

Если же распределили его в Навагинский полк, то отправился он с другими рекрутами в село Кривой Луг, и пришлось им пройти еще несколько верст, прежде чем поесть и помыться. Здесь разместить рекрутов могли не только в казарме, но и в домах сельчан.

Как уже отмечалось, Ставропольский и Кубанский полки были егерскими, а не пехотными, впрочем, за давностью лет или потому, что не придавал мой прадед этому значения, говорил оно том, что служил именно в пехоте. Кроме того, все полки, не только 19-й, но и 21-й дивизии, располагались на той же Кавказской линии, и формируемые из их частей отряды зачастую становились смешанными; могли они участвовать и в одних делах с неприятелем.

Остановимся коротко на истории полков 19-й пехотной дивизии. В пятидесятые годы XIX столетия некоторые из этих полков перевели в другие дивизии (например в 20-ю), а в шестидесятые годы из отдельных батальонов создали новые полки. Тогда же, в связи с реформой Российской армии, некоторые подразделения, дивизии и военные округа подверглись серьезной реорганизации.

Тенгинский пехотный полк был сформирован в 1707 году, На вагинский – в 1803 году, таким образом, они имели давние боевые традиции, участвовали в ряде военных кампаний. Ставропольский и Кубанский егерские созданы незадолго до описываемых событий – в 1845 году. Все четыре полка вели боевые действия на Кавказе достаточно активно.

Думаю, эти обстоятельства не могли не повлиять на особенности обучения рекрутов в резервных батальонах этих полков. Используемые в частях резерва армии вполне стандартные методы и приемы здесь офицеры и унтер-офицеры, наверняка, дополняли знаниями, почерпнутыми из собственного боевого опыта, причем, применительно к условиям горной войны.

Офицеры и старые солдаты в бригаду резерва попадали, скорее всего, после ранения или контузии; оправившись после госпиталей, передавали они новобранцам бесценные навыки, которые приобретались ими на поле боя или же в жестоких рукопашных схватках с отчаянно смелыми горцами.

…Резервный батальон, куда направили Ивана Арефьева, предназначался для приема, обмундирования и первоначального обучения рекрутов. Каким же было это первоначальное обучение?

Перед офицерами, унтер-офицерами – отделенными командирами стояла непростая задача: в течение нескольких месяцев подготовить неграмотных в массе своей, не знающих дисциплины крестьян к службе. И не просто к службе в мирное время в каком-нибудь тихом гарнизоне, когда при переводе в полк «рекрут в год, а иногда в два года становился во фронт и (тогда только!) считался солдатом».

В наших же полках в пятидесятые годы XIX века молодой солдат, прибывший из резерва, практически сразу принимал участие в деле. Поэтому в батальоне людей готовили к боевым действиям, а не к плац парадам, как происходило в большинстве своем в других воинских частях Русской армии.

Как известно, итоги Крымской кампании заставили пересмотреть многое в методах обучения и подготовки солдат и офицеров, опыт десятилетий Кавказской войны, к сожалению, не использовался в должной мере.

Пока же симбирским рекрутам предстояло этот опыт приобретать, и, скорее всего, давался он им нелегко.

Рядом с Иваном служили люди разные – крестьяне Саратовской, Казанской, других губерний, попадались и бродяги, воры; как вспоминал старый солдат, «набралось разной сволочи порядочное количество, во фронте рядом со мной стояли бедовые мошенники». С такой публикой с самого начала надо было держать ухо востро: зря не нарываться, но и спуску не давать, если попытаются эти прохвосты унизить или обмануть тебя, а то и обокрасть.

Особое укомплектование Отдельного Кавказского корпуса производилось еще с 1840 года – как «постоянно ведущего боевые действия»; для этого направлялись туда резервные батальоны 3-го и 6-го пехотных корпусов, а в последние годы и тысячи солдат внутренней стражи. Впрочем, Кавказский корпус давно уже считали местом ссылки.

Прослужив несколько лет в резервной бригаде, бывшие новобранцы сами не прочь были покуражиться над «молокососами», заставить вместо себя выполнять грязную и неприятную работу, деньжонок призанять без отдачи.

Мой прадед Иван попадал в такие ситуации, когда приходилось постоять за себя; быстро при этом сообразил, что жаловаться отделенному унтер-офицеру себе дороже – все равно не отстанут; если же самому отбиваться, глядишь, другой раз не зацепят.

Только много позднее, в 1859 году, Высочайший указ отменил отдачу в солдаты «во всех случаях, которые, свидетельствуя о развратности виноватого и отсутствии в нем чувства чести, заслуживают справедливого позора и унижения».

Итак, после размещения в казарме дали вновь прибывшим несколько дней отдыха, чтобы привели себя в порядок да осмотрелись. Назначили начальников отделений, унтер-офицеров, а проще – дядек. От дядек во многом в дальнейшем зависела обстановка в роте и судьба отдельного рекрута. Может быть, с тех самых времен появилась и поселилась в семье моего отца поговорка: если маленький начальник голову снимет, большой на место не поставит!

Если унтер-офицер был не просто хорошим солдатом, но умел к каждому подход найти, тогда и разговоры становились откровеннее. С каждым дядька старался поговорить отдельно, свой ключик найти к человеку. Различал, кто робок и застенчив, кто пугается даже взгляда строгого, а не то что окрика, такого старался приободрить. Другим же надо сразу дать укорот, еще раз втолковать, что есть дисциплина, без которой нет армии.

В первые дни дядька приглядывался к своим рекрутам, поинтересовался, есть ли среди них грамотные, расспросил Ивана, как и прочих, откуда родом, живы ли родители, есть ли братья и сестры.

Чтобы разговорить подопечных, рассказал, вероятно, дядька и о себе: побывал он в боях, был ранен (или контужен). И уж наверное носил на рукаве шеврон «за беспорочную службу».

Заведомо считалось, что рекруты в большинстве своем увещеваний не слушают, угрозы на веру не берут – значит, кроме как страхом перед наказанием, ничем другим их не воспитаешь. А наказание известно какое – розги да шпицрутены.

Дядька отвечал за проступки тех, кто находился под его началом, провинился рекрут – виноват и дядька. Отсюда правило, выработанное годами службы: каждая вина виновата, то есть всякий проступок должен быть наказан обязательно…