Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Сели ужинать.

— Вот попробуйте наш хлеб, — мать показала на крошки, — резать его невозможно.

— Плохой хлеб, — сказал он и скривился.

Поужинали. Вальтер вылизал тарелку, а хлеб так и не отведал.

Посидел еще немного, а уходя, смущенно сказал:

— Я паненок не ищу, меня в семью тянет. Ничего, если я еще раз к вам приду? Позвольте.

— Что же, зайдите когда-нибудь, — говорим все вместе.

Тогда он, осмелев, обратился к маме:

— Матка, выстирай мне рубашку и носки! Я мыло принесу.

— Где же они у тебя? — мама ему. — Оставь, найдется кому выстирать, коль ты уж такой.

— Сейчас принесу, я успею, — сказал он и побежал, обрадованный.

Когда его высокая фигура исчезла за калиткой, мы молча переглянулись. Общее мнение: «Это не фашист» — по-своему высказала мама.

— Фюра еще не успел всем головы забить, жизнь их другому учит. Жаль, что поздно поумнел. Вы уж выстирайте ему, что принесет. Пусть! Он, видимо, настоящий антипушист. Хорошо, что фюра об этом не знает, а то досталось бы ему.

Мы рассмеялись по поводу словечка «антипушист».

— И где сейчас Гриць? Живой ли еще? — начала вслух думать мама, и всем нам стало грустно. Сидели в сумерках, расходиться не хотелось, и уже забыли о недавнем «госте», как вдруг он вновь появился. Принес свои «шмотки», мыло и буханку белого хлеба. Мы еще и не нашлись что сказать по этому поводу, как Юрик и Василек предстали перед мамой с ножом и показали пальчиками: «Режь, режь, дай по большому куску!» Дети сначала и не заметили белого пуделя, который прибежал с «антипушистом». Это был его собственный пес — Пуишк, выменянный на хлеб где-то под Сталинградом, когда он был еще щенком. С тех пор с ним неразлучен. Останется Вальтер в живых, заберет Пушка с собой домой. Так он сказал нам.

— Это ваш единственный трофей? — неосмотрительно сорвалось у Наталки, но он не уловил иронии. Ушел, сказав, что за бельем придет в воскресенье.

В воскресенье действительно пожаловал. Точно, как сказал. Забрал белье, принес маме буханку, еще кусок мыла и баночку краски Марусе для отделки каблуков босоножек, которые она мастерски делает из полотна. Рассказал нам новости: Муссолини бежал, правительство распалось. Италия вышла из войны, за нею выходят Норвегия, Голландия. «Ось» трещит…

— Отчаянный немец, — заметила мама, когда все мы сидели с Вальтером, теперь уже в комнате. — Скажи ему, чтобы он больше нигде об этом не говорил, а то до добра это не доведет!

Я ему передала это. Он ответил так:

— Матка, Вальтер знает, где и что говорить. Хочется говорить. Вальтер долго молчал, а теперь не может…

Вчера утром собралась было на участок. Наталки и Маруси уже ее было дома, дети играли в саду, а мама хлопотала около сарая. Окно в сад было открыто, и я услышала топот чьих-то ног и шелест кустов георгинов.

Когда вышла, то мельком увидела фигуру, которая исчезла за деревьями. А с горы мне навстречу катилась перепуганная детвора. Вспотевшие от бега и радостно возбужденные, мальчики, исцарапанные ежевикой, обожженные крапивой, одновременно выдохнули:

— Ой, Ксана, там дяди. Удирают.

— Где? Какие дяди?

— Наши там, на горе.

Не дожидаясь дальнейших расспросов, мальчики побежали по дорожке опять в вишенник, а передо мною как из-под земли возник… Вальтер. Вытаращила на него глаза: что за причина такого раннего появления? А он, схватив меня за руку, отвел за дом, в сад, и шепотом сказал:

— Тихо, там — офицер, — и показал на улицу.

Из сарая вышла мама.

— Чего ему в такой ранний час? Что он тебе сказал? — обратилась она ко мне.

«Антипушист», как бы ожидавший такого вопроса, пояснил:

— С фабрики сбежали пять русских пленных. На вашу улицу — трое. Я постою тут.

— Скажи ему, Ксана, пускай хотя бы делает вид, что тоже ищет, — промолвила мама и обратилась к Вальтеру: — Хочешь хороших помидоров? На солнце дозревали, на грядке.

Толкую Вальтеру, о чем идет речь, а он смеется: «Нельзя, офицер увидит». Мама ему:

— Передай офицеру, пускай теперь ловит ветер в поле.

Снова прибежали мальчики и докладывают:

— Никого уже нет.

Вальтер послал Василька на улицу проверить, стоит ли еще там или уже ушел его начальник. Хлопчики вдвоем побежали на улицу и вернулись с расширенными от волнения глазами:

— Стоит. С ним еще два немча…

Вальтер, подождав немного, кивнул нам головой на прощание и направился на улицу. Смотрю в щель ворот: четким шагом подходит он к офицеру, который стоит на перекрестке двух улиц, и по-военному что-то рапортует. Очевидно, говорит что-то вроде «ищи ветра в поле», только языком военного рапорта.

Вальтер пошел в соседний двор влево, куда указал офицер. Вскоре он вернулся, и немцы направились на улицу Фрунзе, центральную магистраль.

Мама, перебирая помидоры, вслух размышляет:

— Бели и Гриць, к несчастью, попал в плен, неужели не сбежит? И когда уже вся эта мука кончится?

Опять о чем-то думает, молчит. Когда я сказала ей, что иду на участок и вскоре вернусь, она наказала:

— Не задерживайся. Он придет сюда за помидорами и расскажет, удалось ли тем бедолагам сбежать. Сама я не все пойму.

Но ни в тот день, ни сегодня Вальтер не пришел. Может быть, наказан за «недостаточность инициативы» во время поисков беглецов? Мама уже не раз говорила:

— Антипушист почему-то не кажется на глаза.

…Вечереет, жара понемногу спадает. Пойду сейчас с книжкой в сад, так как на кухне у меня собралась «неспокойная компания» и это мешает читать. Юрик кричит потому, что Наталка его «стирает»; «выстиранный» Василек хнычет, требуя кошечку Ниточку и котят, которых бабушка куда-то запрятала, чтобы мальчики их не мучили; Маринка за что-то отчитывает куклу Иринку.

По небу начинают шарить прожекторы.

Освобожден Орел!

После бесконечных сообщений о «тяжелых, кровавых потерях большевиков» газетка сегодня оповестила о том, что «великие непобедимые силы немецкой армии», дескать, «очистили город Орел без помех со стороны врага…». Значит, надо думать, немцы сдали уже и Белгород, и тоже «без помех». Если судить по лексикону редакции «Нового украинского слова», «враг» у немцев какой-то необычный, таинственный. То он «истекает кровью», то вдруг заставляет «непобедимые» немецкие войска, неизменно отличающиеся «высоким боевым духом», очищать города «без помех…». Порадовало и сообщение об оставлении Катании в Италии, и тоже «без помех со стороны врага».

На заметку о том, что, видимо, зашевелился второй фронт, обратил мое внимание один из посетителей. Он хитро подмигнул: «Читайте и между строк» — и отдал газету, которую уже просмотрел.

С газетой явилась домой, расписавшись перед этим о приходе на работу и повертевшись на виду у начальства. Ищу маму, а она спокойненько воюет с воробьями, которые озоруют на огороде. Пока она делала пугало, я ей все рассказала. Но сердце не успокоилось. Кажется, помчалась бы куда-нибудь и такое отчаянное натворила, что куда там!