Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири

- Ну, хорошо, тогда оставьте это, Екатерина Петровна. Я вообразил, что вы как жена могли бы, по крайней мере, подстрекнуть мужа против писаря, а остальное я бы уже сам взял на себя.

- Вы не верите мне, а я ведь так старалась. Знаете ли вы, что я вас…

- Катя!... Катя!!... У нас есть что-то, чтобы быстро покушать? – из боковой комнаты зазвучал голос Ивана Ивановича. – Ведь ты знаешь, что сегодня придет доктор Крёгер. Как по мне, так лучше всего было бы, если бы он приходил каждый день, так как с тех пор как он здесь, здесь уже не так одиноко, не правда ли, Катя?... И я думаю, я уже больше не пью та много, как раньше. Ты это тоже заметила? Все же, это не может быть моим чистым воображением? Ах, так вы уже тут, мой дорогой! Не хотите ли сигарету? Я вовсе не буду предлагать вам стакан водки, вы же никогда ничего не пьете. Жаль, очень жаль, в компании пьется вдвое лучше, да и вкус тоже лучше. Да, очень жаль, питье может развеселить, вы знаете?

Ужин был закончен. Мы сидели и курили. Однако, беседа действительно не хотела налаживаться. Напряжение было между женщиной и мной.

- Я хотел бы, если бы это зависело от меня, сделать из Никитино крупный город, – сказал я, – тогда тут была бы, наконец, большая работа.

- Если бы вам предоставили свободу действий, я думаю, вы могли бы достичь этого, – заметил капитан.

- Собственно, это должно было бы быть задачей моего дорогого супруга, – сказала Екатерина Петровна. – Что бы вы, например, сделали для начала, в первую очередь? – спросила она заинтересовано.

- Знаете ли вы, чего здесь на самом деле больше всего не хватает? Достойной школы для девочек и мальчиков, и в ней хороших, старательных учителей. Ничего подобного нет во всей местности. Те дети, которые хотят идти в школу, так как это в вашей стране не является обязательным, должны ехать на сотни километров, поэтому частично живут в крупных городах, и родители не довольны, наверняка, этим большим удалением и значительными денежными расходами. Сделайте вашим начальникам в Омске предложение построить в Никитино школу. Я полагаю, вам вряд ли скажут «нет». Это могло бы быть также очень полезно и для вас самих.

- Иван, это замечательная идея! – воскликнула воодушевленно маленькая женщина и при этом снова посмотрела на меня.

- Но стоит слишком много денег, дорогая.

- Я, тем не менее, попыталась бы подать такое прошение. Это совсем ничего не стоит, даже почтовой марки, Иван, попробуй!

- Это стоит совсем немного денег, Иван Иванович, – возразил я, – ведь рабочая сила у вас очень дешева. Заключенные могут помогать, лес растет у вас перед домом. Смотрите, более дешевой и более благоприятной возможности и представить себе нельзя. Ваша жена права, все же, попробуйте!

Мы молчали довольно долго. Я четко видел, насколько нерешителен полицейский капитан, потому мне следовало его еще как-то подтолкнуть.

- Представьте себе, вы тогда станете учредителем этой школы. Каждый год все больше и больше людей приезжают в Никитино. То, что всем этим людям потребуется здесь, огромно. Никитино начнет грандиозно развиваться. И всегда будут говорить: это создал Иван Иванович, а не кто-то другой! Подумайте, какое вас ожидает повышение жалования! Можете ли вы тогда вообразить себе лицо Игнатьева?!

Теперь его черты лица, которые сначала были недоброжелательными и даже немного злыми, начали расплываться в улыбке. Благосклонно он похлопал меня по плечу:

- Знаете, доктор, русская пословица говорит: «Немец обезьяну выдумал!»

Где-то нашли лист бумаги, обгрызенный карандаш. Две головы напряженно склонились над листом.

- А сколько людей должна охватывать гимназия?

- Пятьсот, – был мой немедленный ответ.

- Вы точно сумасшедший! Извините, пожалуйста, но мы же не в Москве!

- Зато подумайте, какое впечатление произведет эта цифра! Просто пишите, все правильно.

«Гимназия должна принимать пятьсот учеников и учениц», написал улыбающийся капитан. Теперь Екатерина Петровна обрадовалась и постепенно снова стала более разговорчивой. Вероятно, она уже видела себя гордо идущей по улицам Никитино: как она идет, а жители показывают на нее: это ее муж предложил замечательную идею построить эту гимназию.

Когда я прощался, капитан твердым голосом сказал мне: – Завтра утром я брошу тут все и сразу сам поеду в Омск, и проект я возьму с собой. И чтобы я такого не смог добиться?! Я?! Смешно!

Покинутый городок спал. Улицы были пусты. Там был дом, где жила Фаиме. Я остановился. Тихий свист. Второй. Окно раскрылось.

- Петр! – шепчет ее голос, совсем тихий, как дуновение ветерка. – Я знала, что ты придешь. Я ждала тебя.

Один прыжок и я у окна.

- Ты, мой дорогой! Нежно скользят кончики ее пальцев по моей щеке.

Тут я не могу иначе. Моя рука скользит над ее плечом, и я целую молодую, нежно-душистую кожу как умирающий от жажды. Мой рот блуждает над ее распущенными волосами, над глазами, щеками и лбом, находит другой рот, который не хочет отпускать...

Скачок, и я снова стою на улице.

Я еще не потерял самообладания.

На следующее утро Иван Иванович не смог уехать.

Он вбежал в мою квартиру, как будто за ним гнались фурии. Часовой перед моим домом никогда еще не видел своего капитана в таком состоянии. Сбитый с толку и обескураженный он стоит передо мной.

- Вот, читайте сами, это ужасно! – он беспрерывно крестится, он заикается. Он как будто раздавлен. – Игнатьев донес на вас, действовал самовольно. Я ни о чем не знал, совсем ничего не знал.

Буквы как огонь прожигают мое едва ли выздоровевшее сердце.

«... Немедленная отправка в Обские болота».

- Дорогой, хороший, ты... вы... не знаете, что означают эти болота? Из них еще никто не вернулся живым...! Все умерли там от горячки. Это верная смерть... прости меня... простите меня... но что я должен делать... что же мне делать...? Только скажи мне это, я сделаю это для тебя!

Моя первая мысль: Фаиме. Придется ли мне потерять ее? Тогда я утону в полной пустоте.

Иван Иванович трясет меня, как будто хочет вернуть мертвеца обратно к жизни. Он бормочет слова, которые мне непонятны. Я слушаю, но я могу и не могу понять его.

Внезапно... фигура передо мной, четкая, близкая...

- Я сейчас отправлю телеграмму в Петербург. Мой знакомый, генерал-лейтенант Р., может спасти меня. Он должен сделать это. Он знает меня, он знает, кто я такой!

Капитан удивленно смотрит на меня.

- Он самый влиятельный у нас человек!

Поспешно мы идем на почту. Капитан подписывает мою телеграмму в Петербург. Служащий у окошка тупо улыбается мне.

- Григорий Михайлович запретил отправлять какую-либо телеграмму от вас.

- И кто тут имеет право что-то говорить? Какой-то грязный писарь или господин капитан полиции? Игнатьев вообще не должен здесь ничем распоряжаться. Он должен только держать свой подлый рот на замке! – я едва могу владеть собой, моя ярость больше не знает границ.