Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири

- Покарауль нас, братец...

В этих словах деревенского старосты скрыта вся усталость мужиков. Теперь они сдались. Их мужество, их выносливость окончательно исчерпаны.

Единодушный храп гремит в маленькой пещере, и в то время как я снова и снова разжигаю огонь, черная ночь урагана глядит на меня через маленькое отверстие в снежной стене. Я снова и снова должен защищать его от снега. Моя трубка составляет для меня молчаливое общество. Но она тухнет снова и снова, я зажигаю ее снова, несколько затяжек, и рот застывает, глаза закрываются. Тогда я вскакиваю, хватаю лопату, отбрасываю от отверстия снова и снова наметенный снег, расширяю нору, вглядываюсь в бушевание бури, слушаю напряженно, потом сажусь и прислоняюсь к стене.

«... Фаиме...!»

Я пугаюсь своего собственного голоса. Но в этом слове заключается вся моя выносливость, мое мужество и моя воля сопротивляться дальше. Лошадки спят, истощенные мужики тоже, костер засыпает..., но моя маленькая трубка горит!

День начинается, но его едва ли можно заметить в беспрерывном снегопаде.

Я – единственный, который выкарабкался из нашего строения. Мужики спят три четверти дня. Не такой сонный и пассивный только староста. Он помогает мне готовить еду, разжигает костер, кормит лошадей, которые трогательно тихо лежат, плотно прижавшись друг к другу, в углу.

Едва стало несколько светлее, я на четвереньках выползаю из нашей норы, с трудом пробиваюсь к саням или ползу через глубокий снег к близкому леса. И как раз эти немногие шаги к лесу едва не стоили мне жизни. В порыве плотной снежной пурги, внезапно превратившей день в ночь, я потерял направление после метели. Я был близок к отчаянию, когда едва заметный запах дыма показал мне приблизительное направление к нашей снежной пещере. С тех пор я отмечал немногими ветками шаги к лесу и снова собирал их на обратном пути. Пожалуй, я приносил меньшее количество древесины и должен был идти еще второй раз, но, по крайней мере, избегал благодаря этому опасности заблудиться.

Снова начинался новый день. И его тоже едва ли можно было узнать, и он тоже уже идет к закату. Новый день, и снова вокруг нас ночь. Бушевание пурги немного ослабло. Моя работа состоит в доставке дров и в растрачивающем силы продвижении к нашим саням, затем в ободрении ставших апатичными людей, а также в приготовлении еды.

Как долго шторм еще будет бушевать? Мужество мужиков заметно падает. Мы должны есть очень мало, наши запасы табака тоже подходят к концу, так как уже три дня мы заключены в снежной пещере и больше не можем добраться к саням. Иногда я смотрю на тихих лошадок; какая из них ослабла больше всех... Нам скоро придется съесть ее...

- Когда закончатся наши запасы, мы пойдем на охоту, – говорю я Лопатину. – Иначе твой револьвер окончательно заржавеет. Но мой «поводырь» отмалчивается, другой тоже.

- С револьвером, барин, на охоту ходить нельзя, – отвечает он через некоторое время.

- Нельзя, ты думаешь? Тогда нам завтра придется бросить жребий, кто из нас первым попадет в суп.

Все оглядываются молча. Я не могу удержаться от смеха, начинаю хохотать, и теперь все смеются изо всех сил, какие еще остались. Это на долгое время согревает нас и делает довольными.

Ночью я просыпаюсь. В свете костра я вижу застывшие от ужаса глаза мужиков. Невыразимый ужас на лицах, они вместе сидят на корточках.

Шторм снаружи стал снова ураганом. Мы слышим, как трещат деревья, сатанинский свист и грохот.

- Благослови нас Боже, помилуй нас Боже! ... И крестьяне снимают свои меховые шапки и крестят себя, их маленьких лошадок и полностью заметенный выход...

Огонь забыт... Я не знаю, это напряженные нервы или это факт, но мне кажется, что наша пещера дрожит как при землетрясении и может обрушиться в любую минуту и похоронить всех нас под массой снега.

Ураган – безграничная, божественная праприрода!

Когда он постепенно успокаивается, я выхожу. Также я невольно делаю знак креста.

Со всей силой я прокладываю дорогу через заметенное снегом отверстие. Снег доходит мне до груди. Я поднимаю голову к небу: снегопад кончился.

Сначала одна, потом еще одна звезда, несколько, много, много звезд сияют теперь на небе. Как сценический занавес снежное облако отодвигается, и небосвод изгибается надо мной, как мы это всегда знаем, далеко, недостижимо далеко... после убийственного бушевания – вечность.

Теперь и другие тоже выходят. Мы видим почти только наши головы, так глубоко мы находимся в снегу. Лес подобен беспрерывной снежной стене. Мне внезапно кажется, как будто мы – несколько мужчин – единственные жители этой неизвестной части света, такое впечатление покинутой и неприкосновенной создает засыпанная снегом местность.

Наконец – буря беспрерывно бушевала три дня и четыре ночи – появляется Солнце, и мы все улыбаемся ему как школьники, весело резвящиеся зимой. Только одно напоминание витает над нашими головами – времени нет, мы не можем терять ни минуты, потому что у нас не осталось еды, и до ближайшего поселения людей еще далеко. С объединенными силами человек и животное перебираются через снежные заносы, мы запрягаем лошадей, движемся дальше.

За нами вдали, в беспредельном снежном поле, теряются наши следы.

Солнце исчезает опять, темнеет, приходит ночь. Мы снова в лесу. Только по деревьям по обе стороны мы еще узнаем нашу дорогу. Мы пьем предусмотрительно собранную в термосах и прокипяченную еще в снежной пещере воду и едим оставшиеся сухари.

Шесть часов вечера. Какой чудовищный контраст между моими золотыми наручными часами с циферблатом с радием и нашим путешествием по никогда не заканчивающейся сибирской лесной дороге в тайге...

Пять мучительных часов, частично пешком, частично в санях, через маленькие и большие сугробы вверх и вниз. Ни мгновения нельзя отдыхать. Отдых, остановка, усталость и сон являются верной смертью.

Внезапно мы видим дым, поднимающийся из нескольких холмов. Это избы! Они полностью занесены снегом и их больше не видно. Спуск почти отвесный к двери. Мы стучим, кричим, пока нас не впускают. Полностью истощенные мужики сразу валятся на пол и мгновенно засыпают. Они похожи на мертвецов.

Только я стою в замерзшей шубе. Мужики храпят хором. Также и я... спать... устал... Храп трясет меня. Я едва могу стоять на ногах. Вокруг меня растерянные мужики и бабы, которые набрасываются на меня с вопросами. Они все знают меня по моим прежним поездкам.

- Быстрей! Лошадей в конюшню! Поставьте самовар, приготовьте поесть! Когда все будет готово, разбудите меня, но вам придется будить меня так долго, пока я не сяду за стол, понимаете?

Я бросаю замерзшую шубу на пол и шатаясь бреду к скамейке, к красному углу. На ходу я уже сплю.