Анатолий Луначарский - Воспоминания и впечатления

…Я заканчиваю воспоминанием об одном моменте: мы чествовали Брюсова 11 . Много было всевозможных речей и поздравлений, живописен был момент, когда представители армянского народа положили свой национальный музыкальный инструмент к ногам поэта, превратившего в достояние русской культуры лучшие плоды их поэзии 12 . И вот, в самом конце, Брюсов заявил, что вместо благодарности он попытается прочесть несколько своих стихотворений. Он вышел на авансцену. Он был бледен, как смерть, страшно взволнован. Он чувствовал, что в этот момент лично выступает перед народом, представленным этой переполненной залой; и своим четким, хотя глуховатым голосом, слегка картавя, стараясь говорить как можно громче, он прочел свой ответ на пушкинскую тему «Медный всадник» и свой гимн новой Москве 13 . В ритме этих стихотворений, в каждом обороте и образе, в этом бледном лице, с загоревшимися глазами, со спутанным вспотевшим чубом надо лбом, было столько энтузиастической веры в новую грозную и плодотворную силу, что зал разразился громкими аплодисментами, и все почувствовали, как потускнели остальные моменты юбилейного чествования.

Зал готов был бы еще и еще слушать певца революции, но силы его были исчерпаны, и он, дрожащий от волнения, отошел в глубину сцены, где несколько друзей безмолвно пожимали ему руку.

<1924>

Заглавие моей статьи не имеет такого смысла, будто я хочу в ней раскрыть весь процесс превращения старого, полупомещичьего, полуинтеллигентского Александрийского театра в тот новый советский театр, который сейчас еще часто называется «б. Александрийский театр». Процесс этот очень трудный, очень длительный и сложный. Может быть, он будет достаточно обрисован в других статьях… Я же хочу рассказать только о том, как Александрийский театр перешел на советские рельсы с точки зрения правовой, административной, как он стал театром, находящимся полностью в распоряжении Советской власти.

Только те, кто не пережил Октябрьского переворота, могут полагать, будто бы такой переход театра в непосредственное распоряжение Советской власти — в данном случае в распоряжение объединенного Наркомата просвещения и государственных имуществ (бывшего министерства двора) — после низвержения керенщины и официального объявления власти Советов являлся чем-то само собой разумеющимся. Это было не так. Власть Советов была на первых порах еще настолько шаткой, что интеллигенция разных родов оружия позволяла себе отказываться от повиновения новой власти. Далеко не всегда при этом власть пускала в ход меры крутого принуждения. Наоборот, Владимиром Ильичем были даны директивы — и, вероятно, не только мне — всюду, где только можно, взять интеллигентский персонал без боя, сделать это путем мягкости, некоторых уступок и разъяснения подлинной нашей политики и т. д.

Когда я вступил в обязанности Наркома по просвещению, то, обозревая широчайший фронт, на котором, между прочим, происходили такие болезненные события, как учительская забастовка в Москве, я отметил значительное неблагополучие и по части бывших императорских театров. В Александрийском театре, о котором здесь специально будет идти речь, имелась немалая группа, к которой принадлежали некоторые крупнейшие артисты и которую поддерживали к тому же все чиновники конторы [60], — группа явно консервативная, проникнутая самыми грубыми религиозными убеждениями, преданностью низвергнутому еще в феврале режиму и т. д. Она была настолько многочисленной и влиятельной благодаря талантливости отдельных своих представителей, что просто отсечь ее было абсолютно невозможно. Это значило бы убить театр, и я подобный жест считал безрассудным.

Хуже, однако, было то, что и так называемая «левая формация» в театре была очень чужда нам. Это были зараженные либерализмом люди, приветствовавшие Февральскую революцию и уже начавшие осваиваться с ней. Как очень многие интеллигентские группы, они отнеслись с крайним озлоблением к революции Октябрьской, считая, что она разрушит уже достигнутую свободу либо самой косолапостью «дикарей»… либо вызвав своими эксцессами тяжелую черную реакцию и поворот колеса революции назад.

История взаимоотношений театра с возникшей после свержения царя властью такова. После Февральской революции комиссаром Государственных театров был назначен князь Н. Н. Львов, брат тогдашнего председателя совета министров. Однако очень скоро после своего назначения он передал свои функции Головину 1 . Специальным уполномоченным по заведованию государственными театрами Петрограда был назначен профессор Ф. Д. Батюшков, человек любезный, просвещенный, но убежденный сторонник кадетских взглядов. Быть может, именно благодаря ему в Александрийском театре создалась некоторая группа сторонников Февральской революции. Если она была несомненно враждебно настроена в отношении нас, то все же самое наличие этой группы на общем фоне чуть ли не черносотенных настроений было шагом вперед. Вероятно, Ф. Д. Батюшковым были проведены некоторые либеральные меры, направленные на признание кое-какой автономии театров. Так, были предусмотрены выборы в местком (причем 50% его, однако, оставались назначенцами свыше).

Кажется, в августе или сентябре 1917 года я внезапно получил приглашение от выдающегося артиста Александрийского театра Юрия Михайловича Юрьева 2 , с которым был лично несколько знаком, принять участие в заседании, которое должно состояться в его квартире. На это заседание он обещал пригласить некоторых влиятельных в театральном мире лиц для обсуждения положения наших театров. В то время я был товарищем петроградского городского головы, но прямого отношения к театру не имел 3 . Мне хотелось посмотреть и послушать, так как с руководившим в то время судьбой театра кругом я был чрезвычайно мало знаком, а театром очень интересовался.

У Юрьева собралось несколько наиболее именитых актеров Александрийского театра, директор Батюшков и один из крупнейших представителей кадетской партии Набоков (впоследствии убит в Берлине черносотенцами). Юрьев с любезной улыбкой объяснил нам, что главной целью собрания является заслушать род докладов от меня и от Набокова. «Вы, — сказал с картинным поклоном артист, — являетесь ближайшими кандидатами в руководители нашего просвещения и нашей культуры. Мы, актеры, не политики, и мы еще не знаем, в какие формы выльется в ближайшем будущем правительство нашей страны, но я убежден, — подчеркнул Юрьев, — что имеются большие шансы для нас, театральных работников, оказаться в близком будущем под руководством одного из вас». Все приняли это отчасти как шутку, отчасти всерьез и приступили к собеседованию.