Неизвестен Автор - Полководцы и военачальники Великой Отечественной (Выпуск 3)

Резко развернув самолет, Крюков пошел в лобовую атаку. Огнем с дистанции 100-150 метров сбил ведущего. Ведомый сбитого пустился наутек, а Крюков с ходу атаковал вторую пару, сбил еще одного, вскоре и третьего.

Константин Андреевич от начала и до конца лично следил за действиями этих превосходных летчиков - Покрышкина и Крюкова. И то, что он видел в этот день, и письмо Бормана, прочитанное им, и множество других фактов из потока стекавшейся ежедневно информации - все это укрепляло его убежденность в необходимости существенных перемен в тактике борьбы в воздухе.

День за днем в кубанском небе развертывались невиданные доселе события. Это уже потом, после войны, историки нашли строгие формулировки для оценки обстановки того времени и отметили, что на Северо-Кавказском фронте она к началу апреля 1943 года "характеризовалась повышенной активностью авиации обеих сторон, увеличением размаха и напряженности борьбы за господство в воздухе".

Участники тех событий мало задумывались над отточенностью формулировок. Испытывая в каждом боевом вылете на себе эту самую "повышенную активность", свои непосредственные ощущения они определяли с максимальной выразительностью: "Настоящая рубка!" Как-то не очень заметно, исподволь, борьба за господство в воздухе становилась яростнее, ожесточеннее.

На Тамань были стянуты не только большие, но лучшие силы люфтваффе: истребительные эскадры "Удет", "Мельдерс", "Зеленое сердце". Сюда же немецко-фашистское командование перебросило специальную группу асов для борьбы с советскими истребителями. Начиная с испанской Герники, с начала войны в Европе они привыкли господствовать в воздухе. Их преимущество в количестве и качестве самолетов над противниками зачастую было подавляющим. В результате они привыкли диктовать свои условия в небе. Это кружило головы, преисполняло самомнением. Они считали себя - и геббельсовская пропаганда тому способствовала - цветом арийской расы, носителями неистребимого тевтонского духа.

На каких-то участках советско-германского фронта в отдельные периоды, особенно в битве под Москвой, затем под Сталинградом люфтваффе утрачивали господство в воздухе. Но это до поры воспринималось как нечто, обусловленное какими-то привходящими моментами (например, "русская зима"), не более чем как случайные эпизоды. Спесь сохранялась у фашистских летчиков и в начале воздушных боев на Кубани. Но по мере того, как под ударами наших истребителей факелами устремлялись к земле их сбитые самолеты, она все быстрее слетала с них: все чаще удирали их истребители из района боя, а бомбардировщики сбрасывали бомбы куда попало. То, что видел теперь Вершинин в исполнении лучших летчиков-истребителей 4-й воздушной армии, преисполняло его чувством глубокой к ним благодарности. Они выстояли в самое трудное время, не растерялись, не спасовали, выдержали тяжелейшие испытания и вот начали бить врага наверняка.

Взять того же Покрышкина. Впервые увидел его Константин Андреевич в строю летчиков 16-го гвардейского истребительного авиаполка, когда в начале лета 1942 года на аэродроме в Славяносербске вручал полку гвардейское знамя. Факты боевой биографии неоспоримо свидетельствовали о его самобытности, незаурядности. Он был одним из немногих ветеранов полка, кто встретил войну в первый ее день и продолжал оставаться в строю, хотя практически не выходил из боев вплоть до отправки полка осенью 1942-го в тыл на переучивание. Что это - счастье, везение? Невольно вспоминались слова Суворова о том, что не следует постоянно кивать на везение, когда-то ведь и умение в расчет брать следует. Вот это умение, постоянный поиск путей к боевому совершенствованию было главным, что выделяло этого отважного среди отважных.

Изо дня в день водил он группы истребителей на сопровождение бомбардировщиков, штурмовиков, летал на разведку, выполнял самые ответственные задания. Периодически ему поручали обучение молодых летчиков, прибывавших на пополнение. К осени 1942 года, когда 16-й гвардейский полк вывели на отдых и переучивание, на боевом счету Покрышкина числилось свыше 350 боевых вылетов и 12 сбитых самолетов противника.

Наблюдая теперь за действиями над Крымской шестерки, ведомой Покрышкиным, Вершинин, видно, вспомнил о нем... Две радиограммы поступило в тот день от командующего ВВС Северо-Кавказского фронта. В первой он объявил благодарность всем летчикам группы Покрышкина. Во второй приказал гвардии майора П. П. Крюкова и гвардии капитана А. И. Покрышкина представить к награждению боевыми орденами.

Что касается письма Бормана, то Вершинин предложил Науменко размножить это письмо, продиктовал распоряжение: разослать его в истребительные авиационные дивизии и обсудить со всеми командирами полков и эскадрилий; организовать выезды командиров авиадивизий на главную радиостанцию наведения для ознакомления с опытом руководства истребителями по радио с земли; провести в соединениях летно-тактические конференции с выступлениями на них лучших летчиков воздушной армии; на основе изучения и обобщения всех предложений внедрить затем новые приемы действий в боевую практику истребительной авиации.

Выполняя указания командующего ВВС фронта, Науменко вновь побывал в 16-м гвардейском истребительном полку: в действиях его летчиков наиболее ярко проявлялись новые идеи в тактике ведения воздушного боя.

В тот день наши войска продолжали наступление за овладение Крымской. Противник пытался остановить, их бомбовыми ударами с воздуха. 16-й авиаполк получил задачу - прикрыть наступление сухопутных войск, отогнать вражеские бомбардировщики. Командир полка поочередно отправлял к переднему краю четверки и шестерки истребителей. Конечно, желательно было бы действовать большими группами над полем боя, это хорошо понимал Науменко. Однако можно понять и командира полка: укрупнив состав группы, он не сможет обеспечить непрерывное патрулирование над Крымской в течение отведенного ему времени. К сожалению, и командующий воздушной армией не мог уменьшить для полка этот отрезок времени, потому что сил не хватало. Летчики и ведущие групп, естественно, были недовольны тем, что над полем боя они всякий раз оказываются в меньшинстве. Вернувшись с задания, Покрышкин на вопрос Науменко ответил со всей категоричностью:

- Нельзя так воевать, товарищ генерал!

- Чем недоволен, говори!

- А тем, что мы до сих пор пытаемся бить врага растопыренными пальцами. Это же не сорок первый год, товарищ генерал, а сорок третий. У нас позади Сталинград!

- Как же, по-твоему, надо бить?

- Кулаком! Только кулаком и, как говорится, под самую скулу. Разве мы не можем послать на перехват "юнкерсов" большую группу и встретить их еще там, за линией фронта? Что мы как шмели жужжим только над полем боя? И много ли может сделать четверка?