Кирилл Москаленко - На Юго-Западном направлении, Воспоминания командарма (Книга I)

Ограниченное время на подготовку операции и переброска сил и средств на большие расстояния требовали от войск высокого физического и морального напряжения, от штабов - не менее напряженной работы по организации и непрерывному контролю за ходом перегруппировки и сосредоточения. Но штаб фронта, а вслед за ним и мы, командующие и штабы армий, не взяли это дело в свои руки. Мы не составили единого плана перегруппировки, не дали четких указаний о порядке и очередности переправ по мостам и движения по маршрутам, об организации ПВО на марше И в районах сосредоточения, наконец, о соблюдении маскировки.

Одним из следствий всего этого были медленные темпы перегруппировки войск. В подавляющем большинстве случаев не удалось обеспечить своевременный выход частей и соединений в назначенные им районы. Кроме того, чрезмерная затрата времени на перегруппировку привела к тому, что значительная часть мероприятий по боевой подготовке войск и штабов к наступлению осталась невыполненной.

Еще хуже было то, что передвижение больших войсковых масс к намеченным участкам прорыва происходило без должной организованности и скрытности. Поэтому нет ничего удивительного в том, что немецко-фашистское командование разгадало наши замыслы. А разгадав их, спешно провело мероприятия по укреплению обороны на угрожаемых направлениях.

К 11 мая плотность гитлеровских войск в полосе обороны на участках ударных группировок Юго-Западного фронта и в полосах 57-й и 9-й армий Южного фронта резко увеличилась. Боевые группы и смешанные части противника были организационно объединены в пехотные и легкопехотные дивизии. В оперативной глубине враг разместил сильные резервы.

Итак, подготовляемое наступление не являлось неожиданным, внезапным для противника. Уже одно это не могло гарантировать успешного исхода операции.

IV

Большой вред делу нанесла также недооценка сил врага. Эта особенность в деятельности военных советов Юго-Западного направления и фронта, наложившая еще зимой заметный отпечаток на принимаемые ими решения, теперь проявилась еще резче. Мне довелось с ней столкнуться незадолго до начала наступления.

В этот день я приехал на командный пункт фронта, чтобы доложить о замеченных признаках уплотнения боевых порядков врага и значительном укреплении переднего края его обороны.

Дело в том, что, принимая обратно часть плацдарма за Северным Донцом, я увидел там большие перемены на переднем крае противника. Две недели назад, когда мы передавали 21-й армии этот участок, враг располагал здесь лишь опорными пунктами в селах. Теперь же, кроме ранее существовавших, появилось много новых, причем оборудованы они были не только в населенных пунктах, но и вне их, на тактически выгодных рубежах.

Эти наблюдения дополнили данные разведки. Из них явствовало, что, например, на участок 294-й пехотной дивизии, оборонявшейся в полосе предстоящего наступления 38-й армии, был выдвинут еще один пехотный полк. Он принадлежал к 71-й пехотной дивизии, основные силы которой совместно с 3-й и 23-й танковыми дивизиями сосредоточились к тому времени в Харькове.

С одной из этих танковых дивизий - 3-й - части 38-й армии уже сталкивались во время мартовских боев за расширение Старосалтовского плацдарма на западном берегу Северного Донца. Тогда она нанесла нам неожиданный и чрезвычайно опасный удар. Как уже отмечалось, для ликвидации его последствий нам пришлось приложить немало усилий. И теперь - у меня не было сомнений в этом - не спроста сосредоточилась 3-я танковая да еще вместе с 23-й танковой и 71-й пехотной дивизиями в Харькове, в непосредственной близости от арены боев, на направлении предстоящего удара 38-й армии.

В свете всех этих выводов и предположений поутихли мои недавние восторги по поводу нашего превосходства. Оно представилось мне незначительным в полосе наступления в целом и явно сомнительным на ряде участков. Если подтвердятся, полагал я, мои наблюдения относительно значительного укрепления обороны противника и предназначения 3-й и 23-й танковых дивизий, то, например, в полосе 38-й армии перевес сил мог оказаться не на нашей стороне.

Такое опасение основывалось на том, что мы имели сил и средств значительно меньше, чем другие объединения Юго-Западного фронта, предназначенные для прорыва обороны противника. Это подтверждают ставшие мне позднее известными следующие данные о том, как распределил штаб фронта силы и средства к началу мая 1942 г.{67}

Таблица

Армия Число сд,

предназначенных

для прорыва Участок прорыва, км Число орудий и минометов Число танков непосредственной поддержки пехоты Всего на одну сд всего на 1 км фронта прорыва всего на 1 км фронта прорыва 21-я 3 14 4,7 331 23,6 43 3,5 28-я 6* 15 2,5 893 59,5 181 12 38-я 4 26 6,5 485 18,7 125 5 6-я 7 26 3,7 832 32,0 166** 6,4 Армейская группа 2 10 5 319 31,9 40 4

*Кроме того, в полосе 28-й армия намечалось ввести в прорыв три кавалерийские дивизии и мотострелковую бригаду.

**Во втором эшелоне 6-й армии находились также 21-й и 23-й танковые корпуса, имевшие 269 танков.

Из таблицы видно, что 38-я армия находилась в самых невыгодных условиях. Каждая дивизия армии имела наибольший участок прорыва и наименьшую артиллерийскую плотность, а также всего лишь пять танков на 1 км. Количество противотанковых и противовоздушных средств, которыми располагала армия (один артиллерийский полк противотанковой обороны и два зенитных артиллерийских дивизиона), было ниже всяких норм. Наконец, не было накоплено достаточных материальных средств. Например, боеприпасов было в среднем только 1,5 боекомплекта, а горючего - 2,6 заправки.

Таким образом, армия имела минимальные возможности для успешного прорыва обороны противника. Между тем после выполнения этой ближайшей задачи она должна была по существу одними лишь собственными силами окружить и уничтожить чугуевско-балаклеевскую группировку противника и одновременно частью сил наступать на Харьков с востока. Было очевидно, что необходимыми для этого силами и средствами армия не располагала. Такой вывод подсказывался опытом мартовской операции, воспоминания о которой были еще свежи. Тогда армия имела значительно большие силы и средства, но так и не смогла добиться решительного успеха. Та же задача была ей поставлена по плану предстоящей операции, однако выполнять ее надо было меньшими силами и в более сложной обстановке.

Изложив командующему фронтом все перечисленные аргументы, я предложил усилить армию. Но просьба моя была отклонена.

Дух оптимизма, к сожалению, оказавшегося неоправданным, витал на командном пункте фронта. Как это ни странно, Военный совет фронта уже не считал противника опасным. Мое сообщение о мероприятиях командования неприятеля в полосе предстоящего наступления 38-й армии не привлекло внимания. Напротив, меня усиленно уверяли, что противостоящий враг слаб и что мы имеем все необходимое для его разгрома.