Сергей Есин - Дневник, 2006 год

Днем на кафедре занимался «кадрами», не успела Галина Ивановна Седых, наша ударница интеллектуального труда, сказать о наших кадрах на перевыборном собрании, как мы, идя навстречу пожеланиям трудящихся, решили усилить кафедру Алексеем Слаповским, Юрием Кублановским, и Ириной Ивановной Ростовцевой. Пока это предварительные разговоры, начнем уговаривать. Со всеми этими фигурами БНТ согласился, Кублановский ему ближе, чем моя первоначальная идея: Оля Тузова и Максим Лаврентьев. Я исходил из того, что в литинституте всегда была своя поэтическая школа: Ошанин, Долматовский, Кузнецов. Знаменитыми они становились с годами. Подготовил также приказ на Гатчину: Королев, Сегень, Костров. Из студентов: Демахин, Никонов, Попов и Максим Лаврентьев.

«Литгазета» подготовила очередной рейтинг прозы. Здесь я стою на 26-м месте. Сам рейтинг продаж располагается так: от Людмилы Улицкой — 16 787 проданных экземпляров до М.Кураева, М.Бутова и Б.Екимова — у всех по нулю. У меня 127 продаж, за мною Бакланов — 126, у Славниковой — 58, у А.Кима — 47, у А.Сегеня — 46, у Андрея Волоса — 18. Как быстро ослаб после социального и отважного «Хурамабада» интерес к Андрею Волосу. Теперь он пишет о продаже квартир.

20 января, пятница. Словно после вечернего переедания, проснулся с отвратительным чувством, оставшимся после посещения Дома правительства. И от разговора с Жуковым, и от слишком жидкого и «своего» состава премированных, и, самое главное, от отвратительной, холодной архитектуры. Не может достойная власть, не временщики, существовать в этой холодной, лишенной каких-либо признаков искусства атмосфере, все здесь дышит равнодушием.

На работе написал письма Соколову и Худякову, они приблизительно одного содержания: свершилось — я уже не ректор, это по закону, ректором выбрали Б.Н., он писатель, доктор, профессор, ученый. Если, дескать, господа, я вам нужен, то внесите определенные изменения в документы, я не хочу быть самозванцем.

Вечером по ТВ Лужков говорил о морозах, погоде и Чубайсе. В его выступлении одно было бесспорно: за семь лет управления Чубайс все ждал каких-то инвестиций от государства, а куда он тогда бы дел прибыль?

21 января, суббота. Весь день сидел над словником, наверное, это даже хорошо, что я не пользуюсь некоторыми опциями в компьютере и делаю все вручную. Возникают, во-первых, ошибки при написании фамилий, во-вторых, обновляется картина собственной жизни, начинают завязываться некоторые сюжеты будущих, если доживу и захочу писать, мемуаров. Здесь, в отличие от дневника, другая форма общения с читателем, но и другая, концентрированная, форма оценок, уже не штрихи и черты портретов, а типы и метафоры.

Вечером, в мороз, поехал по старой договоренности с Ильей Кирилловым в клуб «Эльдар» на фильм Жан-Пьера и Люка Дарденнов «Дитя». Кажется, этот фильм получил «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах. Я не люблю французское кино, но этот фильм меня счастливо поразил. Как факт искусства и как некое исследование по поводу состояния духа нашей молодежи. Сюжет очень прост: двое молодых, ей 18, ему — 20, он полувор, полуклошар, характер облегченный, импульс только сегодняшнего дня: есть деньги, надо тратить щедро и нерасчетливо, завтра придут другие. Она только что родила ребенка, он его пытается продать. Два эпизода: сорвали сумку или портфель, и там оказались какие-то деньги и завещание старика. Деньги — пригодятся, а завещание можно выбросить. По определенным причинам эта трагическая продажа не состоялась. Опять сцена: просыпается любовь к собственному чаду, и возникает что-то в душе, помимо физиологии жизни, что-то очень привычное по нашей русской литературе.

22 января, воскресенье. Кстати, о литературе. Вечером звонила Светлана Николаевна, вдова Лакшина. Говорили о 15-м февраля, мне надо будет выступить на вечере памяти Владимитра Яковлевича, но рассказала еще кое о чем. Это позже.

Основа литературы, конечно, жизнь. Только при соприкосновении с нею начинает раскручиваться фантазия художника (последнее все же, наверное, не обо мне). Я, например, лишь только выхожу на улицу, то где-то после первой сотни шагов направление мыслей меняется, и от быта, от собственных обид на первый план выходит что-то настоящее. Вот и сегодня утром, стоило выйти из дома, тут же ушли все наши институтские проблемы, Тарасов, Смирнов, Седых, и уже показались ушки следующей главы романа: мой охранничек сидит в проходной, в своей будке, и через окошко глядит на преподавателей, видя среди них и профессиональных предателей.

А выходил я, чтобы купить открытки, самые простые, дешевые, необходимые для ВАКа и для диссертационного дела. Предполагал, что зайду на две ближайших почты и вернусь домой, потому что обещал приехать Толик с Людой и Варькой — торжественный обед. Но на ближайших почтах, естественно, никаких нужных открыток не оказалось. Висели, конечно, как образцы открыточки рождественские, с ангелочками и святыми, поздравительные, с розами и цветами, безвкусные, но дорогие. На другой почте все то же самое, но еще и объявление: именно то, что выставлено в зале, продается в отделе доставки. Пошел в отдел доставки, но он был закрыт, а может быть, просто все пили чай или судачили у телевизора. Я позвонил в специальный рядом с окошечком звоночек. Пока звонил, внимательно разглядывал обширные списки того, что продается в этом самом отделе доставки. Какая литература, какие печатные издания, только разве учебников нет по педофилии. И дальше — прости меня, Господи — я поступил так, как не должен был поступать. Я сорвал этот список, кинул на землю, а, выходя, нашел еще и дверь этого отдела и плюнул на замок. Пришлось ехать на центральный почтамт на Кировской (Мясницкой), там тоже долго блуждал по киоскам, разглядывая все то, что не должно было бы продаваться на почтамте: шоколад, конфетки, зубные щетки, все тех же ангелочков, пока среди этого благополучно-поздравительного хлама не отыскал своей открыточки с обязательной буквой «В» на марке. Зачем бились за капитализм, за что так старались, когда все осталось, нет, не осталось, стало намного хуже, чем при ленивом советском строе.

Приехал Толик со своим семейством. Обедали, чудный малыш девочка Варя. К Люде я всегда относился хорошо, раньше она работала в нашей бухгалтерии. Вспомнили старое, кое-что она рассказала мне о нашем прежнем главбухе Ольге Васильевне. Последние сомнения у меня, доверчивого человека, исчезли, я поражаюсь своей близорукости и энергии собственных сотрудников.

Итак, вечером звонила Светлана Николаевна. Среди прочего она рассказала, что была на совещании по преподаванию русской литературы в школе. Среди присутствующих был еще и известный — имя мне сказали — демократический деятель. Учителя жаловались на то, что русскую литературу сейчас в школе изучают два часа в неделю, а английский язык, например, чуть ли не десять. Потом я откомментировал: рабы и мелкие надсмотрщики должны понимать команды своих господ. А сказал я так вот почему. На совещании было рассказано, как группа учителей проехала всю Россию и обратила внимание, как много энтузиастов среди преподавателей русской литературы, несмотря на сокращенное время, они работают с блеском. Так вот этот демократический господин очень точно сформулировал: «А мы против преподавания русской литературы. Она является матрицей духовного мира русского человека с его созерцательностью, нежеланием делать карьеру, с предпочтением коллективизма индивидуализму». Очень все точно, кроме одного — я лично не хочу прощаться с русским миром.