Сергей Есин - Дневник, 2006 год

Сначала несколько слов о том, что моему роману «Имитатор» достаточно искусственно приписали прототипы. Но прототипы для писателя почти всегда неинтересны, его больше интересуют т и п ы, они более величественны, они возвышаются над мелочами быта и ежедневными ассоциациями. В свое время я писал, отвечая любителям, желавшим связать в «неразрывную цепь» меня, моего героя и знаменитого русского художника. Но вернемся к первоначальной мысли. Во время моих встреч с читателями, в тот момент, когда вышел роман «Имитатор» и когда интеллигенция судорожно искала в своих рядах прототипов, мне неизменно задавались разные коварные вопросы, и каждый раз, почти в любой аудитории я проводил один и тот же наглядный эксперимент. Я спрашивал у аудитории: поднимите руки те, кто знает художника Глазунова, кто может представить себе хотя бы одну его картину, кто в своей памяти держит хотя бы одно лицо с этой картины или портрета. В таких случаях руки поднимала вся библиотека (как правило, такие конференции происходили в библиотеках). Я шел дальше. Теперь поднимите руки те, кто знает художника Шилова и кто знает его картины. Рук поднималось значительно меньше, что-нибудь около половины. Теперь поднимите руки, кто знает одного из таких художников — и я называл Осовского, Нисского, братьев Ткачевых. И тогда поднимались в лучшем случае две-три руки, или даже одна рука. И после этого я обращался к фантазерам, так хорошо придумавшим, с их точки зрения, прототип моего героя: «Получается так, что если вы не обладаете знанием большого количества ассоциаций, не знаете имен многих художников, которые могли бы стать героями моего романа, вы, в принципе, привязываете моего героя к первому знакомому вам имени». Понятна моя мысль? Как я уже сказал, Набоков писал о счастье любого художника остаться в истории. Продолжая его мысль, можно говорить о высшем ранге жизни в искусстве, о человеке, создавшем в искусстве свой собственный мир. Такие люди есть всегда, они существуют в науке, в литературе, в живописи.

Сегодня мы говорим о Глазунове как об иллюстраторе Достоевского. И я со всей ответственностью заявляю, что существует Достоевский Глазунова. Что бы мы ни читали из великой классики, какие бы внутренние картины в этот момент ни стояли перед глазами, — наши память и воображение играют с нами по точным законам психологии: перед глазами встают всегда иллюстрации, виденные, видимо, раньше, которые создал Глазунов. Конечно, искусство неостановимо, и, возможно, придет новый художник, который предложит нам другую систему видения. Но что поделаешь, пока, когда мы говорим о Гоголе — мы видим рисунки Баклевского, когда о Библии — вспоминаем знаменитого иллюстратора Библии Гюстава Дорэ, когда говорим о Кола Брюньоне Ромен Роллана — всегда думаем о знаменитой «вишенке» Кибрика. Как ни грустно, но с этим приходится считаться. Миф создан, и нужна невероятная сила художественного прозрения, чтобы его разрушить и вместо него предложить свой.

Один из самых счастливых моментов жизни художника Глазунова, исторического живописца и портретиста, это рисунки к творчеству Достоевского, ставшие мифом искусства, мифом Достоевского, мифом Глазунова, и, как я уже говорил, образы Достоевского мы теперь не видим вне этих рисунков. Причем феномен этот распространяется и на другие виды искусства. Я хорошо знаю театр, отчетливо представляю себе достижения кинематографа, разбираюсь в том, что «варится» в каждом художнике, и трудно сказать: кто у кого что взял и что с этим делать (в этом одна из особенностей искусства). Но мы всегда можем оценить результат, выделить его из хаотическиго нагромождения влияний, мотивов, зависимостей, и можем сказать кому этот результат принадлежит: «миф» Достоевского в русском изобразительном искусстве принадлежит И.С.Глазунову.

29 августа, вторник. К уже давно запланированному вручению премии Москвы вдруг внезапно прибавился экспертный совет по наградам Минкульта. На этот раз решил отправить машину с Витей в институт, а сам вызвал институтскую машину. По дороге из дома шофер Миша пожаловался на свои житейские трудности. Живут они в самом центре, чуть ли не на Трубной площади, выселяют из старого дома, но людям, привыкшим к этому району, дают что-то не то. Идет знакомая бюрократическая возня, при которой чиновник никогда не проиграет. Квартира коммунальная, здесь особые сложности. Начальство понукает соглашаться, угрожает, что может заселить в свободные комнаты таджиков или узбеков-дворников.

Москва в коммунально-рабочем смысле поделена. Об этом мне рассказывал еще Андрюша Мальгин, когда я был у него в гостях. Район Трубной — это таджики, в других районах татары и узбеки. Бедная пришлая молодежь обязательно приносит своему старшему — «смотрящему» — чуть ли не половину зарплаты, оставляя себе копейки. Кражи, разбои, нападения — в том числе и отсюда. Раньше лидировали азербайджанцы, теперь, судя по телеящику, — армяне. Наших русских ребят показывают реже, но сегодня отличился один семнадцатилетний удалец. Попытался изнасиловать одиннадцатилетнего пацана. Милиция отбивала негодника от разяренных жителей. Но это все, так сказать, попутно.

Утром дочитывал «Моего Михаэля». Делал это уже с некоторым трудом, характеры давно обрисованы, дальнейшее действие практически известно. Книга сильная, обрисовано сумасшествие еврейской женщины и ее «духовный» адюлтер. Много замечательных частностей, например этюд Иерусалима. Москву еще никому так, как следовало бы, описать не удавалось. А с какой поразительной оглядкой на русскую литературу все составлено! Я не критик, подробно разобрать не смогу, а кратко. Здорово, но чего-то не хватает. Это не русский роман ясной метафоры, здесь прелестные частности.

Совет в Минкульте закончился довольно быстро, хотя претендентов на почести было много. Вспомнил Наполеона, который говаривал, что, давая солдату или чиновнику крест, он привязывает к себе человека на всю жизнь. Выкинули из обширного списка пару чиновников от искусства, желающих стать «заслуженными» и «народными», кое-кого из «заслуженных» и «народных» перевели в ранг «заслуженных работников культуры» или «заслуженных деятелей искусств». Некоторую заминку вызвал Филипп Бедросович Киркоров, вспомнили его распрю с армянской журналистской из Ростова, но потом, припомнив другие подобные случаи с влиятельными и «любимыми народом», решили, что администрация президента все равно уступит гнету телефонных звонков. Для того, чтобы решать независимо, нужен царь. Или ЦК КПСС, там с этим было строже. В том же списке, на той же страничке, на такое же звание выдвинута балерина Диана Вишнева. Звание-то одно, а уровень космически разный.