Антон Бринский - По ту сторону фронта

В отряде были не только мужчины. С самого начала работы подпольного комитета в ней участвовала Тоня Бороденко — зубной врач. Типичная украинка — черноволосая, смуглая, черноглазая, постоянно жизнерадостная и задорная — эта девушка была родом из Донецкой области, там у нее осталась мать. Но сама она оказалась во время войны в Белоруссии, здесь ее и застала немецкая оккупация; выехать не удалось. Она работала по специальности — зубным врачом. Связалась с подпольным комитетом, выполняла его поручения, ушла с ним в лес, партизанила наряду с мужчинами и не хуже мужчин.

Была еще Лиза Ляндерс. Родом она из Минска, окончила там десятилетку, работала чертежницей, готовилась поступить в театральный институт. Всю ее семью расстреляли фашисты, а она бежала из Минска и, блуждая лесами, встретила, партизан. Далеко занесла ее судьба, и никогда, вероятно, она не думала, что ей придется быть партизанкой, участвовать в боевых операциях и первую свою роль — роль невесты — играть не в театре, а при выполнении боевого задания. Да, в отряде частенько вспоминали, как Лиза справляла свою «свадьбу».

Во что бы то ни стало надо было уничтожить большой склад сена, заготовленного немцами. А в местечке В., где он находился, стоял значительный гарнизон, и охранялось сено очень строго. Как ни старались, как ни хитрили, — подобраться к складу не удавалось ни днем, ни ночью.

Тогда решили устроить инсценировку свадьбы и для исполнения роли невесты выбрали Лизу. Она — красавица: высокая, стройная, глаза у нее большие, черные и тонкие, словно нарисованные брови.

Нелегко было организовать такое «выступление», и, пожалуй, труднее всего — подыскать костюм для «невесты»: ни у партизан, ни в немецких складах ничего подходящего не нашлось. Но в конце концов какая-то старушка, сочувствовавшая и помогавшая народным мстителям, вытащила откуда-то из сундука старинное платье и какие-то ленты — все, в чем она сама венчалась лет сорок тому назад.

Нарядить «жениха» (эту роль выполнял Петр Кравченко) и «поезжан» было значительно проще.

И вот среди бела дня расселись партизаны на подводах, гармонист растянул мехи, и лошади (тоже разукрашенные по-праздничному) на рысях влетели в местечко. Песни. Хмельные выкрики. Встречные немцы, глядя на подгулявших крестьян, посмеивались:

— О гут! Гут нэвьеста!

Но, усердно изображая пьяных и стараясь наделать как можно больше безалаберного шума, партизаны помнили свое дело, зорко смотрели по сторонам, и вся инсценировка была у них строго рассчитана.

Около склада как бы случайно лошадей попридержали, гармонист соскочил с телеги и пошел по кругу, откалывая замысловатые коленца. За ним — Лиза, Петька и остальные участники.

Часовой сначала не проявлял особого беспокойства, но затем, видимо, заподозрив что-то неладное, вскинул автомат, но выстрелить не успел. Он упал, сраженный партизанской пулей.

Свадебное веселье мгновенно прекратилось. В копны сена полетели бутылки с горючей смесью. В одну минуту склад был охвачен пламенем. А когда фашисты опомнились, партизаны на подводах уже вырвались из местечка и мчались к лесу, безжалостно нахлестывая лошадей и отстреливаясь от преследователей…

По поводу этой «свадьбы» и красавицы невесты партизаны впоследствии частенько шутили, а кое-кто из молодежи пытался даже ухаживать за Лизой, но она только посмеивалась над этими «ухажерами», не давая никому из них серьезной надежды. Впрочем, сердце — не камень, и сердце Лизы, кажется, тоже не было свободно. Ее тянуло к Аркадию Дмитриеву, прозванному среди партизан Максимом.

Лихой кавалерист, он попал в плен после ранения и убежал от немцев, выбросившись на ходу из эшелона. Вооружившись за счет полиции, начал партизанить, был находчив и смел, безжалостен к врагам Родины, а с друзьями и особенно с женщинами — мягок, иногда даже застенчив. Так же мягок был он и с Лизой, но именно так же, как и с другими, — не больше. Может быть, это и привлекало к нему Лизу.

Иначе сложились отношения у Тони Бороденко с Николаем Черкашиным.

Сдружились они еще во времена выполнения заданий подпольного комитета. Вместе ходили на связь. И один раз — зимним морозным вечером — фашисты обстреляли их километров за восемь от Бучатина. Выбирать не приходилось — прямо по целине, по глубоким сугробам, связные свернули в лес. На Тоне были самые обыкновенные туфельки. По морозной укатанной санями дороге в них еще можно идти, а по сугробам — не выдержишь. Снег набивался в туфли, таял там. Мокрые ноги коченели, деревенели, не слушались, и от них по всему телу шла нехорошая холодная дрожь. А уж ночь наступила. Лес сделался незнакомым и темным, Куда идти?.. Далеко ли?.. Долго ли?.. Они рассчитывали, сделав крюк, через два-три часа выбраться к деревне, но, должно быть, спутались, заблудились… Николай помогал девушке, подбадривал ее, но в конце концов увидел, что она еле держится на своих окоченевших ногах.

— Остановимся здесь. Ты, Тоня, двигайся, старайся согреться, а я пока костер разведу.

Торопливо расчищал место, ломал сучья, и скоро первый язычок огня осторожно лизнул тоненькие сухие ветки.

— Садись сюда. Не бойся. Снимай туфли… Ну что?..

— Совсем как чужие. Ничего не чувствуют.

— Три… Сильнее, сильнее!.. Эх, да у тебя и руки не действуют. Дай-ка я!..

И он долго растирал бесчувственные Тонины ноги.

— Ну, как теперь?

— Горят.

— Значит, все в порядке.

Ночевали у костра, а днем добрались до Бучатина.

Этот эпизод закрепил дружбу. Тогда, наверно, родилась и любовь. Такой же смелый, как и Дмитриев, Черкашин так же, как Дмитриев, был скромен. Это и не позволило ему объясниться с Тоней начистоту. Но всем было видно, что они любят друг друга. Когда после операции Черкашин в первую очередь разыскивал Тоню, опрашивал, вернулась ли она, а перед ночлегом собирал целую кучу папоротника, чтобы Тоня не спала на голой земле, не надо было никаких иных объяснений.

…Отряд разрастался и уже делал вылазки далеко за пределы своего района. С апреля по июль им было уничтожено два маслозавода и несколько десятков фашистов и полицаев. Около местечка Ганцевичи партизаны захватили железнодорожный состав, груженный лесоматериалами, и весь его — пятнадцать вагонов — сожгли. Но борьба была трудная. Оружия не хватало, ведь его добывали в бою — у врага. За три с лишним месяца удалось захватить сорок семь винтовок, три автомата, восемнадцать пистолетов; но половина бойцов так и оставалась невооруженной. Не было связи с другими партизанскими отрядами и, что особенно важно, с Большой землей. От этого страдало и руководство, и снабжение. Но хуже всего сказывалось на работе отряда отсутствие настоящей воинской дисциплины.