Владислав Конюшевский - По эту сторону фронта

Как говорится – жить хорошо! Расстегнув ворот гимнастерки, я с удовольствием вдыхал свежий, пахучий воздух, который после утреннего дождя особо сильно благоухал розами, растущими в здоровенных клумбах около входа. Правда, через несколько секунд сменившийся ветерок принес запах жизнедеятельности крупного рогатого скота, но это только добавило изюминки в почти пасторальный пейзаж. А что, действительно – хоть картины рисуй. Высокое светло-синее небо с редкими облаками выгодно подчеркивало ухоженный лесок недалеко отсюда, и крохотная речка, пересекающая луг, тоже замечательно вписывалась в общий план. Эх, жалко, я не художник, а то бы такое полотно намалевал!

– Апатьев, трясца твоей матери! Ко мне! Бегом!!!

Вопль, донесшийся из-за хозпостроек, несколько сбил общий романтический настрой и нарушил возвышенное состояние души. Угу… дадут тут порисовать, как же! Особенно если ты находишься в нашей, непобедимой и легендарной…

Тут и без меня художник на художнике сидит, да критиком подгоняет. Такие мастера встречаются – одуреть можно! И живой пример – старшина. Вот ведь неугомонный мужик: с раннего утра, аки пчелка, уже весь в трудах и «строит» бойцов охранного взвода, только перья летят. Что-то они там ночью напортачили, и теперь Ничипоренко проводит быстрое, но эффективное расследование.

Я прислушался… Ну точно! Судя по крикам, ребятки сад немецкий «бомбанули», который в километре от нас находится, а огрызки прямо под окно расположения накидали. Это они явно не подумавши сделали, потому что ночной рейд прошел успешно, только вот мусор под окном их выдал с головой. На сад Грине по большому счету плевать, но имело место быть самовольное оставление части, да еще и по предварительному сговору с дневальными. И в связи с этим старшина, моментом вычислив виновных, перечислял нарушенные статьи устава, а также что им может впаять трибунал, если дело дойдет до этого судебного органа.

Слушая его изыски, я с удивлением для себя понял, что расстрел вовсе не является высшей мерой социальной защиты. Оказывается, военные юристы помимо разнообразных половых извращений широко практиковали кастрацию, натягивание глаза на жопу и выворачивание матки. Вот ведь затейники!

Было, правда, несколько непонятно, как все эти действия можно произвести с человеком одного пола. Тут уж или кастрация, или выворачивание. Но старшина, наплевав на подобные тонкости, приводил все новые и новые примеры вариантов наказания. В этом Нечипоренко был неиссякаем, как святая инквизиция.

В конце концов, видимо устав, крикун замолк, потом послышались звуки плюх, и голоса начали удаляться. Ну да, как обычно – добрый Гриша в миллионный раз не стал доводить дело до высоких инстанций, а решил проблему в тихом семейном кругу. Раздав всем сестрам по серьгам, он предупредил, что «это в последний раз» и теперь будет зверство. Наверняка сейчас произойдет или долгое наматывание кругов по лугу, или торжественное захоронение всех собранных огрызков в сверхглубокой яме. Но наш хохол наблюдать за бегом не любит, поэтому я больше склоняюсь ко второму варианту.

О! Так и есть! Не прошло и нескольких минут, как шестеро бойцов с лопатами, носилками, в полной боевой, вывернув из-за сараев, понуро побрели в сторону речки, подгоняемые старшиной. Увидев меня, Нечипоренко дал команду, и они, вскинув свои орудия производства на плечо, перешли на строевой шаг. Я же, помахав ладошкой Грине, посмотрел на солнце, чихнул и занялся тем, за чем, собственно, и вышел.

Поставил ногу, обутую в новенький хромовый сапог, на ступеньку и, подцепив ваксу из большой банки, принялся орудовать щеткой, напевая под нос:

Здесь земля, правда, была не советская, но от этого пелось не хуже. Да что там «не хуже» – лучше! Потому что земля была немецкая. Причем такая немецкая – круче не придумаешь. Именно отсюда постоянно выползали все тевтонские псы-рыцари, короли и разнокалиберные фрицевские военачальники. А теперь все – довыползались! Позавчера гитлеровские войска были полностью выбиты с территории Восточной Пруссии. А кто не пожелал выбиваться, те, в полном соответствии с доктриной советского командования, были уничтожены. И поэтому пелось особенно хорошо:

Когда уже заканчивал наводить последний лоск, полируя голенища бархоткой, варварски отрезанной от портьеры, большая входная дверь открылась и на крыльцо особняка, где сейчас располагалось наше хитрое подразделение, вышел сияющий, как новенький пятак, Серега Гусев. Одернув зазвеневший регалиями мундир, он с удовольствием, прямо как я, вдохнул утреннюю прану и бодрым голосом спросил:

– Все поешь, певун?

– А что мне, рыдать что ли? Лето на дворе, птички поют, сапоги вон новые достал. Не жизнь – малина!

– Это точно! Кстати, про малину – чего это Нечипоренко с утра разорялся?

– Да бойцы себе решили увольнительную устроить, в район ближайшего сада. Вот теперь будут бить шахту до центра Земли и закапывать остатки своих трофеев.

– Правильное решение. А то распустились тут! Твои, надеюсь, ночами не бегают?

Командир хитро посмотрел на меня, видно намекая на общую прожорливость некоторых членов разведгруппы.

– Не царское это дело, офицераґм сады шерстить. И еще, командир, у меня тут в связи с намечающимся мероприятием вопрос один появился…

– Ну? – Гусев, почуяв подвох, перестал улыбаться и насторожился.

– Почему мы практически никогда не были летчиками? Разными химиками, саперами, связистами, пехотой – сколько угодно. А вот летную форму надевали только в сорок первом, причем когда летуны крайне непопулярны в народе были. В Рогутино, помнишь, бабки даже побить хотели, когда крылышки на петлицах увидели…

– Пхр! – Серега, хрюкнув, выпучил глаза. – И зачем? Чего это тебя в ВВС потянуло?

– А того! – Оглядев начищенные до синих искр сапоги, я бросил тряпку на банку и, с хрустом потянувшись, ответил: – Конечно, понятно – режим секретности и все такое прочее, но ведь жаба давит… Прикинь, вчера на перекрестке девчонка-регулировщица так улыбнулась какому-то летному капитану, что он чуть из машины не выпал. Ну конечно, у него вся грудь в орденах, как в бронежилете – пуля хрен возьмет. А у меня? Ты ведь кроме «Красной Звезды» и медалей запрещаешь что-либо надевать, поэтому я был лишним на том празднике жизни. В мою сторону синеглазка с жезлом и не посмотрела… Абыдно, д-а-а! А ведь будь на нас летная форма, то и орденов без всяких подозрений можно было бы больше надеть.