Антон Бринский - По ту сторону фронта

Поздним вечером тридцать первого декабря следователь закончил свою подлую «работу» и направился домой, чтобы успеть на новогоднюю вечеринку. Но приятели не дождались его: вместо вечеринки он оказался в партизанском лагере.

Утром первого января 1943 года его привезли в Свентицу и судили. Крестьяне и партизаны единогласно вынесли ему смертный приговор.

Куда девалась его гордость! Следователь ползал на коленях, просил и молил, уверял, что он понял свои ошибки, что он исправится, искупит свою вину. Само собой разумеется, что слезы вызывали только омерзение. Предатель был повешен.

К этому времени относятся те письма, которые я получил от Велько. Жалко, что они не сохранились. Хорошие письма! Они являлись как бы продолжением тех долгих разговоров, которые мы вели с ним вечерами на нашей партизанской базе. Человек тянулся к свету, жадно расспрашивал, жадно слушал. Я рассказывал ему о революции, о гражданской войне, о борьбе с кулаками, о капиталистическом окружении, о наших стройках, рассказывал о Ленине. Был у меня с собой экземпляр. «Истории партии», и Велько читал его в свободное время.

И вот в своих письмах он вспоминал об этих беседах. Он хотел учиться, хотел работать, хотел строить мирную жизнь. Лишенный семьи, дома и уже немолодой, он вновь находил какие-то источники бодрости, источники жизненной силы. Ждал, что скоро Красная Армия прогонит фашистов из Полесья, что опять начнется настоящая жизнь. Мечтал поехать в Москву, увидеть столицу Родины, побывать в Мавзолее.

Но он не дождался исполнения своей мечты. Гитлеровцы придумали новую подлость.

В феврале 1943 года безлунной ночью Велько во главе небольшой группы партизан, одетых в белые маскировочные халаты, отправился на задание. Места знакомые. Он шел далеко впереди товарищей. Должно быть, задумался. Это с ним бывало, особенно после расстрела родных. Миновал развилку дорог, и ему не пришло в голову, что группа может свернуть не в ту сторону. Потом спохватился, решил вернуться.

А как раз в это время по другой дороге к развилке вышла значительная группа фашистов. И не случайно: враги были осведомлены и о маршруте Велько, и даже о том, что партизаны одеты в маскировочные халаты. Переряженные партизанами фашисты и сами накинули поверх одежды белые балахоны. У развилки они решили сделать засаду и копошились в кустах, устанавливая станковые пулеметы.

Возвратившийся Велько оказался у них в тылу. Увидав в ночной темноте белесые тени в знакомых халатах, он принял врагов за своих, за другую партизанскую группу. Его удивило лишь, что дула пулеметов повернуты в ту сторону, откуда должны появиться его товарищи.

— Что вы делаете? Там свои, — сказал он.

Только сейчас фашисты заметили чужого, но даже не поняли сразу, кто он. Слишком это было неожиданно.

Внезапно возникшее подозрение заставило Велько сделать несколько шагов назад.

— Мы партизаны, — проговорил кто-то из толпы фашистов по-русски.

Белые фигуры двинулись следом за Велько. Он понял, догадался, что попал в ловушку. И как раз в это мгновенье впереди — и не очень далеко, на повороте дороги — появились его товарищи.

— Стойте! — крикнул им Велько, размахивая одной рукой, а другой хватаясь за автомат. — Стойте! Засада!

А фашисты уже припали к пулеметам, и красноватые вспышки выстрелов заполыхали в темноте. Сзади кто-то бросился к Велько… Удар… Хватают за руки. Крутят их, выламывают… На одного, на двоих, может быть, на троих у него хватило бы силы, но когда по двое повисли на каждой руке, да еще один подкатился под ноги — где уж тут одному человеку!.. И товарищи Велько ничего не могли сделать: под огнем пулеметов и автоматов им самим было только в пору отстреливаться от численно превосходящего и занявшего удобную позицию противника.

Велько оглушили ударом. Связали. Поволокли. К утру доставили в ганцевнчское гестапо. Там заковали в цепи, сделали специальную железную клетку и в этой клетке возили по селам, похваляясь своим успехом и издеваясь над героем. Потом пытали, мучили, старались выведать что-нибудь о партизанах и, наконец, повесили, так и не узнав ничего.

Такова история одного из наших лучших товарищей — народного героя Николая Велько.

Целые сутки шли мы почти без отдыха, да еще через железную дорогу пришлось прорываться с боем. И снова ветер и снег были в лицо.

На рассвете остановились около деревни Вильча. Надо было дать людям отдохнуть, накормить и обогреть их. Я послал Анищенко и Крывышко в деревню, чтобы купили у крестьян барана и организовали обед, а радисту приказал настроить рацию на Москву. Было около семи часов, хотелось послушать последние известия.

Радист надел наушники, настроился на Москву и вдруг, словно его током прошило, диким голосом завопил, размахивая руками:

— Сюда! Сюда! Идите!.. Наступление!.. Наступают!.. Прорвали фронт!..

Мы не сразу поняли, в чем дело, а когда спохватились, когда я подошел и взял один из наушников, оказалось, что добрая половина передачи прошла.

— …Более четырнадцати тысяч трупов солдат и офицеров, — говорил диктор. А потом пошло перечисление командиров отличившихся частей.

— Что же это? Где? — спросил я у радиста.

— На Волге.

— А подробнее? На каких направлениях?

Он смущенно молчал.

— Э-эх! — рассердился я. — Теперь не снимай наушников. Должны повторить.

И он не меньше часу просидел около рации, сосредоточенно глядя на свои кнопки, прикасаясь к ним время от времени и поправляя наушники. Не знаю, что он слышал, но мы тоже не отлучались никуда и, не спуская с него глаз, по лицу видели, что передают не то. Теперь ему не пришлось махать руками — мы сами заметили, как он встрепенулся.

— Начали? — спросил кто-то полушепотом.

— Сейчас будут, — ответил радист.

Все сгрудились вокруг.

— Товарищ командир, вы записывать будете?..

— Говорите вслух. Там передают, а вы повторяйте. Мы запишем.

И несколько человек вынули блокноты.

— Тише! Слушайте! «В последний час. Успешное наступление…»

Давно мы ждали эту минуту, мечтали о ней в самое тяжелое время, в самых глухих, позабытых людьми местах. И теперь с каким вниманием слушают партизаны, с каким торжеством повторяю я слова:

«…Прорвав оборонительную линию противника на протяжении тридцати километров на северо-западе (в районе Серафимович), а на юге от Сталинграда — протяжением в двадцать километров, наши войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись за шестьдесят-семьдесят километров. Нашими войсками занят город Калач на восточном берегу Дона, станция Кривомузгинская (Советск), станция и город Абганерово. Таким образом, обе железные дороги, снабжающие войска противника, расположенные восточнее Дона, оказались перерезанными…»