Игорь Минутко - Рот Фронт! Тельман

Ах, для любви глубокой

Пространства нет! Здесь в тишине,

В темнице одинокой,

Когда тоска мне давит грудь,

Шепчу и я: «О, не забудь!» -

И к жизни возвращаюсь [19] Гёте И.В. Из баллады «Чудесный цветок. Песнь пленного графа». Перевод Ф. Миллера. .

С благодарной верностью и незабываемой любовью шлет тебе горячий сердечный привет

твой любящий Эрнст».

...Утром 13 августа 1937 года в неурочное время в камере появился пожилой надзиратель, которого Тельман давно называл про себя Пастором.

- Здравствуйте, господин Тельман. Вам дается час для того, чтобы собрать все вещи. Я вам помогу. Давайте начнем с книг, и я отнесу их в библиотеку.

- А в чем дело?

- Вас переводят.

- Куда?

- Я не осведомлен.

Утро было теплое, но пасмурное.

Два стражника вели его по коридорам тюрьмы. Весь скарб уместился в небольшой узел, и Эрнст нес его в правой руке.

Прошли через тюремный двор... Сколько километров отшагал он здесь за годы заточения во время своих одиноких получасовых прогулок?

Влажный ветер, пахнущий первыми опавшими листьями, коснулся лица. Сердце не повиновалось воле: билось часто и жарко.

«Что они затевают?»

Прошли мимо охранников. Ворота бесшумно открылись...

Тельман и его конвоиры оказались на улице. У парадных дверей в тюрьму выстроились в ряд три черных легковых автомобиля. Возле них толпились люди, человек десять, все в штатском. Четверых Эрнст узнал: два - представители судебных органов, следователи Хофман и Маркс, гестаповец Геллер, ведший его дело по своему ведомству, и директор тюрьмы Моабит доктор Штруве.

Тельмана подвели к средней машине. Дверцу на заднее сиденье открыл доктор Штруве:

- Садитесь, Тельман.

Все произошло очень быстро - уже через минуту три машины тронулись в путь.

Рядом с шофером сидел директор тюрьмы, справа от Тельмана следователь Хофман, слева - огромный детина, на котором цивильный пиджак, казалось, вот-вот треснет по швам; в профиль он был слегка похож на гориллу.

Проехали вдоль тюрьмы, и Тельман успел заметить, что у всех дверей стоит по гестаповцу. Когда его привезли сюда четыре с половиной года тому назад, этого не было. Эрнст усмехнулся.

Доктор Штруве все понял:

- Совершенно верно, господин Тельман. Некоторые нововведения по вашей милости - охрана дверей Моабита, спецотряд, вооруженный автоматами. Теперь могу сказать: рядом с тюрьмой мы расположили еще два опорных пункта полиции, да и ночные патрули усилили. И все в вашу честь.

Эрнст решил сыграть в предложенную игру, превозмогая жгучее желание задать главный вопрос: куда? Куда везут? Что его ждет?

- Не понимаю вас, господин Штруве, - как можно безразличнее сказал он.

- Так ли уж не понимаете, - усмехнулся директор тюрьмы Моабит. - Если первая попытка вашего побега не удалась...

- Никакой попытки не было. Слышу об этом впервые.

- Естественно. Такой же позиции держится на допросах ваш друг Эмиль Мориц.

- Я не вожу дружбы с тюремщиками, - жестко сказал Эрнст.

- Хотя мы ему всячески стараемся помочь вспомнить, - включился в разговор следователь Хофман.

Тельман стиснул зубы.

«Представляю, как вы ему помогаете. Бедный Эмиль...»

- Повторяю: о побеге слышу в первый раз.

- Кроме того, - продолжал Хофман, - мы подозреваем, что через жену и дочь вы осуществляете связь со своими единомышленниками...

- Которые пока на воле, - вставил доктор Штруве, повернувшись к Тельману и пристально, недобро глядя на него. - И вот это небольшое путешествие...

И тут Эрнст не выдержал:

- Куда вы меня везете?

Машины уже выехали из Берлина, мчались по бетонному шоссе, обсаженному старыми липами. За черными стволами расстилались холмистые, разделенные на квадраты зеленые поля, аккуратно, с немецким старанием возделанные; иногда вдалеке мелькали красные черепичные крыши крестьянских усадеб.

- Так все-таки, куда?

- В Ганновер, - сказал наконец директор Моаби-та. - Там, думаю, вам будет неплохо. А как специалист своего дела, могу сказать: побег из ганноверской тюрьмы практически исключен.

- Душно... - Эрнст расстегнул ворот рубашки. - Можно открыть окно?

Следователь Хофман опустил боковое стекло. В машину ворвался свежий ветер. Он нес запахи мокрой земли, реки, влажно мелькнувшей под мостом, поспевающей ржи.

Воздух свободы... Как долго Тельман был лишен его!

Эрнст дышал полной грудью. И не мог надышаться...

...Утром 22 июня 1941 года Тельман ждал Ирму: свидание с дочерью было разрешено в 11 часов.

Эрнста удивило поведение охраны - такого раньше не бывало: еще с ночи слышались громкие голоса, хлопали двери, потом пьяные голоса запели: «Германия превыше всего!»

Один воинственный гимн сменил другой - охрана что-то праздновала. Тельман ходил по своей камере из угла в угол. Синее яркое небо виднелось через зарешеченное окно - близилась к концу самая короткая ночь в году. «Что они могут так праздновать?.. Только одно! - Эта мысль страшила, он гнал ее от себя. - Неужели Гитлер посмел?..»

Скорее бы пришла Ирма!..

...В судебной тюрьме Ганновера режим ужесточился: камера Эрнста Тельмана была выбрана с таким расчетом, чтобы узник не смог установить связь ни с кем из арестантов; исключалась возможность перестукиваться; в первые месяцы на прогулках его сопровождали два охранника с карабинами, которые соблюдали строжайший приказ: с Тельманом не говорить ни слова; свидания с женой и дочерью были резко ограничены. Полная изоляция, глухое одиночество... И возможность переписки - последняя отдушина для натуры общественной, созданной для активной деятельности и борьбы - отнята!..

В начале 1938 года Эрнст по его настоятельному требованию был подвергнут врачебному обследованию. Врачи свидетельствовали о резком ухудшении здоровья «главного узника» фашистского рейха. После этого несколько улучшился режим содержания.

С августа 1938 года Тельману разрешили - было сказано: «временно» - принимать посетителей в своей камере. Ими были следователи, защитник, но главное - жена и дочь.

Постепенно восстановилась связь с партией через Розу и Ирму, прерванная с переездом в Ганновер. И хотя в камере было установлено подслушивающее устройство, Эрнст, его жена и дочь сумели обойти нововведение: говорили они о нейтральном, о семейных новостях, а важная политическая информация, директивные указания Тельмана для партии записывались на бумаге и передавались друг другу.

Еще с Моабита с женой и дочерью Тельмана работали связные компартии, которые дешифровывали все, что узнавали в тюрьме Роза и Ирма, - постепенно была разработана целая школа такой дешифровки.