Юрий Скуратов - Кремлевские подряды «Мабетекса». Последнее расследование Генерального прокурора России

На этом, собственно, разговор с Березовским закончился. Мы договорились, что следующая наша встреча состоится там же, в доме Ахмедова, обусловили дату и время. Березовский вышел проводить меня к машине. Круглая, как блюдце, луна тускло освещала ухоженные дорожки, убегавшие к теряющемуся вдали перелеску. В лицо пахнул прохладный ветерок, принеся запах свеже-скошенной травы и полевых цветов. Мы еще раз пожали друг другу руки. Я разбудил прикорнувшего в машине шофера, ворота плавно открылись и мы уехали. Часы показывали далеко за полночь.

По поводу Березовского я особых иллюзий не имел. Но что бы ни говорили о нем, это был достойный противник, человек, преследующий определенные принципы и готовый многим жертвовать ради их осуществления. Если возможно такое сравнение, то Березовский — это кошка, которая гуляет сама по себе, личность очень независимая и трудно поддающаяся чьему бы то ни было воздействию. Еще раз я убедился в этом, когда в беседе мы вскользь затронули какие-то аспекты нашей политической жизни, в частности тех, кто эту политику проводит. Несмотря на то, что в «семье» Березовский занимал одно из самых «почетных» мест, отношение у него к некоторым ее представителям было более чем критическое. Во всяком случае, те гонения, которым Путин подверг сегодня своего, можно сказать, бывшего соратника, имеют под собой не только какую-то криминальную подоплеку, но, судя по всему, и личную. Еще даже не предполагая в Путине будущего президента, я почему-то подумал, что в будущем у Березовского с ним наверняка будут большие проблемы: уж больно невысокого мнения Борис Абрамович был тогда о Путине. Как, впрочем, и о Ельцине. Нестандартный ум Березовского подтвердила и внезапно произнесенная им фраза:

— Юрий Ильич, благодаря этому скандалу вы имеете прекрасный шанс продолжить политическую карьеру. Я готов поддержать вашу кандидатуру, если вы примете решение участвовать в каких-нибудь региональных выборах.

Как ни цинично на тот момент прозвучала в устах Березовского эта фраза, сказана она была так искренне, что я готов был поверить: согласись я начать свою политическую карьеру, одним из тех, кто станет меня поддерживать, будет Березовский.

Еще несколько интересных моментов нашего с Березовским общения.

Зная Березовского как очень тонкого и хитрого политика, я предполагал, что из встреч со мной он попытается для себя получить и личную выгоду. Даже будучи отстраненным от работы, я тем не менее оставался в курсе всех событий и большинства дел, которые вела Генпрокуратура. В том числе это было дело «Андава — Аэрофлот», одним из главных фигурантов по которому проходил сам Березовский. К моему удивлению, ни разу мой собеседник эту наверняка волнующую его тему не затронул. Разговор шел только о политических аспектах той ситуации, которая сложилась вокруг меня. Сознаюсь, несмотря на всю неприязнь, это заставило меня уважать Бориса Абрамовича.

Каюсь, в какой-то момент я не удержался и в лоб спросил моего визави, не знает ли он, кто автор пресловутой пленки. В свойственной ему манере — глотая слова и скороговоркой — Березовский категорически отмежевался от своей причастности к созданию видеокассеты и распространению ее в СМИ. Ушел он и от ответа, кто тогда, по его мнению, стоял у истоков этого скандала. Я оставил это на его совести, поскольку уже тогда у меня была совсем другая информация. Но спорить с ним я, естественно, не стал.

Беседовать с Березовским мне было интересно. Я чувствовал в нем очень опытного, ловкого и умелого «переговорщика». Конечно, ему и стоящей за его спиной «семье» было интересно узнать о тех шагах, которые я собираюсь в связи со скандалом предпринимать в дальнейшем. Какую-то школу политических переговоров имел и я. Поэтому одной из моих задач было сказать о своих планах собеседнику как можно меньше, но постараться узнать от него как можно больше интересующей меня информации — истина, известная всем, кто в такой ситуации находился.

И я ее получил, причем достаточно неожиданную. Разговорившись с одним из гостей Фархада Тимуровича, входивших в окружение Березовского, я вдруг узнал, почему Генпрокуратура не сумела в первый раз возбудить дело по «Андаве» — «Аэрофлоту». Оказывается, здесь подсуетился все тот же Хапсироков.

Встретил я в особняке Ахмедова и некоего Воронина. Он возглавлял какое-то правозащитное движение, члены которого регулярно в мою бытность Генпрокурором пикетировали здание на Большой Дмитровке. Причем после окончания каждого пикета всем участникам, как зарплату, выдавали деньги, и затем, свернув плакаты, демонстранты расходились. Увидев Воронина вместе с Березовским, я сразу понял, чьи деньги могли тогда пойти на оплату этих пикетов.

Еще несколько личных впечатлений. Несмотря на ум, эрудицию и необычайную информированность Березовского, в беседе с ним, как, впрочем, и с другим известным олигархом Гусинским, меня коробили то и дело проскальзывающие у них цинизм и прагматичность. Когда я говорил при них «жалко», «неприлично», они отбрасывали от себя эти понятия сразу же. Честно говоря, это было что-то новое. Все мы знаем еще из книг наших классиков, что российский человек во все века глубоко воспринимал доброе, светлое, всегда был готов к прощению и самокопанию, по делу и без мучился угрызениями совести. И вот пришла новая генерация политиков или полуполитиков, которая такие вещи просто игнорировала. Я рассматривал Березовского и Гусинского в свете этих перемен, как наше настоящее и будущее, и, честное слово, становилось как-то не по себе. Что станет с Россией, если ею станут управлять люди без морали, душевности и столь присущей нам сентиментальности? По моему мнению, люди такого склада, как Березовский — холодные, расчетливые политики, — не могут иметь друзей. Но вот парадокс. Тот же Фархад Тимурович явно был его другом, очень его уважающим и преданным. И судя по всему, Березовский отвечал ему тем же. Кстати, именно в поместье у этого Фархада Березовский и катался зимой 1999 года на снегоходе, упал и повредил позвоночник, после чего его срочно вывезли за границу для операции и лечения.

Самое интересное произошло при следующей нашей встрече. Состоялась она дней через десять после первой. Как и в прошлый раз приехал я в 9–10 вечера, а возвращался глубокой ночью. Березовский — сова, спит по 4–5 часов в сутки. Два мобильных телефона звонили постоянно. Даже по тем отрывочным фразам из его разговоров было видно, что человек он действительно активно работающий и «разруливающий» многие сложные ситуации.

На этот раз Борис Абрамович не стал тянуть время, а едва ли не сразу после того, как мы разместились в креслах, спросил: