Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

Когда я поинтересовался судьбой членов «антипартийной группы», отец ответил, что им подыскивают работу, но подальше от столицы.

Нужно сказать, что решение отца рассматривалось в те годы всеми как весьма прогрессивное и гуманное. Никого не расстреляли, никого не посадили. Более того, каждого определили с учетом склонностей и, если позволительно сказать, специальности.

Каганович слыл энергичным руководителем широкого профиля, никакой конкретной профессией, кроме сапожной, он не владел. Его отправили на Урал директором Соликамского калийного комбината. Должность немалая.

Маленкова, как бывшего министра энергетики, назначили директором крупной Усть-Каменогорской ГЭС на Иртыше.

Примкнувшего к ним Шепилова определили директором Института экономики Академии наук Киргизии.

Наибольшие трудности возникли с Молотовым. Его решили назначить послом.

Почему-то до сих пор столь важная для укрепления взаимопонимания должность используется если не как ссылка, то как способ без помех избавиться от неугодного высокопоставленного чиновника. Выбрали подходящее государство не из первого десятка, такое, с которым особых дел у нас не предвиделось. Запросили согласие на аккредитацию и получили отказ. Пришлось искать новое место. Опять ничего не получилось: не просто не дали согласия, а попеняли за неуважение — как можно назначить послом человека, которому его собственное правительство не доверяет?

Министр иностранных дел Громыко пришел к отцу за инструкциями. Отец вначале даже рассмеялся: «Так-таки и отказывают?» Сложившаяся ситуация, казалось, его забавляла. Но он тут же посерьезнел.

— Они правильно рассуждают, — выговорил он то ли себе, то ли Громыко, — следовало предвидеть реакцию. На самом деле обидно получить послом человека, о котором заранее известно, что он не только не пользуется в своей стране уважением, но и вообще вряд ли сможет связаться с руководством.

Отец сказал, что подумает. Конечно, не о том, чтобы оставить Молотова в Москве. Он решил попытаться уговорить принять послом Молотова кого-нибудь из руководителей социалистических стран.

Первым делом отец позвонил Новотному в Прагу, ему казалось, что тот согласится. Недавнее сооружение на холме над Влтавой огромного монумента Сталину свидетельствовало об определенных симпатиях в чехословацком руководстве. Однако Новотный категорически отказал. Пришлось стучать в иные двери. И все без результата. В конце концов с трудом удалось уговорить Юмжагийна Цэдэнбала, и только в виде личного одолжения. Вскоре пришел агреман на аккредитацию нового советского посла, и Молотов отправился в Улан-Батор.

В новых политических условиях члены «антипартийной группы» миновали обычное прибежище оппозиционеров — тюрьму и ссылку, но в остальном по отношению к ним действовали по старым привычным канонам. Молотов многие годы состоял в почетных членах Академии наук. Никто не знал, за какие заслуги, но никто и не спрашивал. Сейчас решили его лишить, как вдруг выяснилось, несправедливо полученного высокого звания. Когда доложили отцу, он не возражал.

— Какой он ученый, это все Сталин навыдумывал, — бурчал отец вечером.

Сказано — сделано. Следом за Молотовым изгнали из членов-корреспондентов и Шепилова.

Отец чрезвычайно гордился тем, что впервые в российской истории за политическим сражением не последовало репрессий. А такие предложения раздавались. Он демонстрировал своим противникам и сторонникам новые реалии ХХ съезда, против которых восстали «молотовцы». «Царствовать должен только закон», — повторял отец.

Гордился отец совершено заслуженно. В 1957 году он создал прецедент, поломал многовековую российскую традицию, согласно которой проигравший в борьбе за власть обречен на гибель. Так поступал Иван Грозный, так поступали цари до и после него. Припомним казненного Петром царевича Алексея, несчастного младенца Иоанна Антоновича, императора Петра III, его сына императора Павла. К проигравшим можно причислить и «декабристов», героев и жертв неудавшегося восстания 1825 года, и последнего российского царя Николая II со всем семейством. Все они, так или иначе, проиграли власть, а вместе с ней и жизнь.

Сталин не только избавлялся от реальных конкурентов, вроде Троцкого, но уничтожал без разбора всех, кто только казался ему опасным. Следуя той же традиции, в 1953 году избавились от Берии.

Мне запомнилось, как сын Маленкова Андрей уже в постсоветские времена на вопрос журналиста, как бы его отец и другие «молотовцы» поступили с Хрущевым, без колебаний заявил: «Мы бы их всех на Красной площади за яйца повесили». Ответ прозвучал эмоционально, но он отразил настроения старшего Маленкова, не выходившие за рамки общепринятого в России поведения.

А вот отец отважился поступить иначе, и после 1957 года российская история изменила свой курс, изменилась и сама власть. В 1964 году Брежневу несомненно хотелось физически избавиться от Хрущева, а вместе с ним и от своих, связанных с планируемым переворотом, страхов, но у него ничего не вышло. Председатель КГБ Семичастный, судя по его воспоминаниям, попросту отказался, а Брежнев не решился настоять.

После государственного переворота осенью 1993 года Борису Ельцину, вопреки собственному естеству, пришлось смириться с решением Генерального прокурора, освободившего из-под ареста ненавистных ему вице-президента Александра Руцкого и спикера палаты Руслана Хасбулатова.

О более позднем времени я и не говорю. Возврат к старому стал невозможен, и все благодаря прецеденту 1957 года!

Итак, в июне 1957 года отец, казалось бы, одержал окончательную победу. В Президиуме ЦК, в руководстве страной у него не осталось ни противников, ни соперников. Казалось бы…

На самом деле в июне 1957 года сложилось совершенно новое соотношение сил. Впервые за многие годы аппарат, а именно из его представителей всегда комплектовался Центральный комитет, из статиста превратился в активное действующее лицо. Теперь он определял расстановку сил, в том числе на самом верху, в Президиуме ЦК. Без сомнения, и раньше никто, включая Сталина, не мог действовать, не учитывая интересов этой могущественной прослойки. Но тогда над ЦК и всей страной довлело таинство власти. Сейчас все упростилось. Окутанные до сего часа ореолом недостижимости члены Президиума ЦК спустились в зал, оказались обычными людьми. Их можно поддержать, а можно им и отказать. Так проявился, возможно, один из существенных уроков ХХ съезда. Постепенно аппарат набирал силу, реальная власть все больше перетекала в среднее звено.

Мне запомнился один очень характерный разговор с Игнатовым. Как-то осенью, наверное, в 1958-м, на дачу к нам заехала большая компания. В Кремле что-то недообсудили… Отправились на прогулку. Впереди шел отец. Я замыкал процессию.