Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

Вылетели мы 14 сентября 1959 года до рассвета, на Ту-114, способном долететь из Москвы до Вашингтона без посадки. Отец очень гордился, что у нас есть такой самолет, а у американцев — нет.

Столь ранний вылет определялся протоколом встречи — приземление на военно-воздушной базе Эндрюс запланировали на полдень, чтобы после короткого отдыха включиться в череду официальных встреч, речей, ланчей и обедов. Летели мы на запад целую вечность, часов одиннадцать-двенадцать, если не больше. Прилетели невыспавшиеся, уставшие, но, не желая упустить ничего из диковинок Нового Света, спать не намеревались.

Нас разместили в Блэйр-Хаузе, гостевом особняке почти напротив Белого дома. Отец уединился с Громыко и нашим послом Михаилом Алексеевичем Меньшиковым, чтобы обсудить планы на вечер. Я же отыскал кого-то из посольских, показал мой журнал и спросил, как я смогу разыскать мистера Глантца. Из Вашингтона планировался отъезд поездом в Нью-Йорк, и я не мог и не хотел терять времени. Первый секретарь посольства, кажется по фамилии Андреев, посмотрел на меня как на сумасшедшего. Я настаивал. Тогда он объяснил, что в Бруклин наших не пускают, там закрытая зона. Лицо у меня вытянулось. Посольский равнодушно отвернулся, а стоявший рядом лысоватый американец оказался любезнее. Звали его мистер Алекс Акаловский, и он свободно, правда с акцентом, говорил по-русски. Мельком глянув на страницу журнала с бабочками, он вежливо напомнил мистеру Андрееву, что на время визита Председателя Хрущева все обычно закрытые для советских людей зоны открываются, можно ехать и идти куда угодно. Андреев на слова Акаловского не отреагировал, зато я вцепился в них обоих:

— Значит, я смогу попасть к мистеру Глантцу и полюбоваться его бабочками?

— Естественно. Я попрошу разузнать его адрес и договориться о встрече, — широко улыбнулся мистер Акаловский.

В тот день мы так и не спали, а к семи часам вечера отправились в Белый дом на официальный президентский обед. Замечу, для нас, вставших вчера около четырех утра по московскому времени, «семь часов вечера» — это уже завтрашнее утро. Выглядели мы соответственно, только отец держался молодцом.

Мне, абсолютно сонному, от того вечера запомнились: застывшие у всех дверей морские пехотинцы, столы, накрытые в полутемном, а не так, как у нас сверкающем всеми огнями, зале и горящие свечи на столах. Зачем нужны свечи в век электричества, я не понял, но смотрелись они красиво. Поразили мое воображение разложенные рядом с тарелками многочисленные и разнообразные золотые ножи, вилки, ложки. Такого я не только никогда не видел, но и вообразить себе не мог. Одно дело золотые сережки, но золотые вилки с ложками?!

Кормили вкусно, но чем, спросонья не запомнилось, за исключением бифштекса-стейка. Он поражал не только искусством приготовления, но и гигантскими размерами. Доели его до последнего кусочка, а отец, в обычные дни сидевший на рыбно-отварной диете, даже попросил добавку. Такие стейки «выращивали» на родине канзасца-президента, и отец потом оправдывался, что вторую порцию попросил исключительно из дипломатических соображений, но мама ему не очень поверила. Мы все видели, как он ел, никакой дипломатией там и не пахло.

После сладкого и обмена протокольными речами, казалось, пришло время поспать. Но не тут-то было. Нас еще ожидал концерт. Очень хороший концерт. В Белый дом пригласили лучших музыкантов. Что они исполняли, я не запомнил, запомнилась лишь борьба со сном: голова валится то влево, то вправо, короткие пробуждения и провалы памяти. Члены делегации чувствовали себя не лучше, кое-кто откровенно похрапывал, а вот сидевший в первом ряду рядом с президентом Эйзенхауэром отец казался совсем свежим. Только потом он признался, что концерт высидел с трудом. Разошлись около полуночи, по московскому времени — к восьми утра.

Через пару дней мы оказались в Нью-Йорке. В Манхэттене подивились, как водится, небоскребам. Отец переезжал с одного протокольного мероприятия на другое, а все мы, сопровождавшие его, следовали за ним повсюду как привязанные. А я все думал, как бы отыскать в расписании щелочку и смотаться к мистеру Глантцу. Наконец повезло. Отец отправлялся на встречу с губернатором штата Нью-Йорк Рокфеллером, а остальным предоставлялась недолгая свобода. Я попросил свозить меня в Бруклин. Товарищ Андреев ехать со мной отказался, объяснил, что американцы хитрят, только говорят, что открыли Бруклин, а сунешь туда нос, там тебя и сцапают.

— Что вы! — возразил вертевшийся рядом Акаловский, они ходили с Андреевым, как привязанные друг к другу. — Ничего подобного. Вы можете ехать куда пожелаете.

Я воспрянул духом.

— Я узнал адрес мистера Глантца. У него небольшой магазинчик по торговле бабочками. — Теперь мистер Акаловский обратился напрямую ко мне: — Если хотите, наши люди сопроводят вас. И вас, — повернулся он к Андрееву.

Андреев ехать в Бруклин отказался. Меня поездка без «своих» нервировала, кто-то знает, что на уме у этих американцев?… И почему Андреев так упорно отказывается? Наверное, он, местный долгожитель, что-то знает. К тому же, слова Акаловского о торговле бабочками меня несколько озадачили. Кому они нужны? Кто их купит? Наверное, он что-то напутал. Колебался я недолго. Желание взглянуть на коллекцию взяло верх над подозрительной осторожностью. Акаловский приставил ко мне сопровождающего из охраны Белого дома, они повсюду следовали за нами, и своего переводчика. Я кое-как объяснялся по-английски, но очень стеснялся своего произношения. До последнего момента я надеялся, что Андреев все-таки поедет с нами — не бросит же он меня на судьбы! Но бросил.

В Бруклин мы отправились в сопровождении полицейских на мотоциклах. Попетляли между небоскребами, проехали по мосту и… «Америка» закончилась. Дальше мы пробирались по обшарпанным улицам с выстроившимися вдоль тротуаров, одно— двухэтажными невзрачными домиками, по виду что-то вроде подмосковных Мытищ или Подлипок, но это же не Мытищи — а Нью-Йорк! Я немного забеспокоился, куда это меня везут? Но вида не подал. Через полчаса мы остановились у такого же, как и все, домика. В маленькой витринке выставлены коробки с бабочками, сачки и другая энтомологическая снасть. Акаловский не ошибся — это магазинчик, а не обиталище американского Паганеля.

Я продолжал недоумевать: торговля бабочками — такая же глупость, как торговля лунным светом. У входа в домик нас ожидал несколько растерянный мистер Глантц, впервые в жизни к нему прибыли посетители в сопровождении полицейского эскорта. Тут же набежала небольшая толпа, в основном мальчишки, защелкали вспышки фотоаппаратов. Хотя мистер Глантц загодя оповестил прессу, их собралось немного — по большей части дежурные репортеры городской хроники.