Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

Во время той же поездки, когда по пути из Бирмы (с 1989 года — Мьянма) в Индонезию наш самолет пересекал экватор, Ильичев придумал и организовал праздник Нептуна. Он нацепил фальшивую бороду из швабры, на голову надел бумажную корону с блестками, на палку водрузил трезубец, и в таком виде предстал перед Хрущевым. В свиту Нептуна Леонид Федорович включил не только, с удовольствием ему подыгрывавших Сатюкова, Аджубея и Харламова, но и самого Андрея Андреевича Громыко. Последний даже нацепил на себя ярко красный спасательный жилет, но чувствовал себя в нем неудобно, натянуто улыбался, как бы извиняясь за такие непотребности. А вот Ильичев всем этим действом наслаждался. Отец тоже охотно включился в игру, подписывал шутовские удостоверения, поднес Нептуну стакан томатного сока и попросил разрешения лететь дальше. Нептун разрешил.

Отец благоволил Ильичеву, ему импонировала его живость, а еще больше — его энергия. Ильичев, царедворец до мозга костей, постоянно держался поблизости от отца. В отличие от Суслова, сидевшего взаперти в своем кабинете, он не гнушался никакой работы, в том числе в редакционной группе, которая, как я уже писал, не только редактировала речи и выступления отца, но и, контактируя с ним, участвовала в выработке политических решений. В течение последнего года Ильичев существенно приблизился к отцу, тогда как Суслов оставался в отдалении. Неудивительно, что Суслов к Ильичеву относился с настороженностью, а теперь уже и со все нарастающей враждебностью, как к реальному и опасному конкуренту. Аджубей утверждал, что еще в 1961 году, сразу после XXII съезда, отец попытался избавиться от Суслова-идеолога, перевести его из секретарей ЦК на формальную должность председателя Президиума Верховного Совета, а Брежнева, тогдашнего председателя, вернуть к активной работе в ЦК. «Хрущев советовался на этот счет с Микояном, Косыгиным, Брежневым. Разговор они вели в воскресный день на даче, не стесняясь моего (Аджубея. — С. Х. ) присутствия. Попросили Брежнева поговорить с Сусловым. Брежнев позвонил Суслову прямо с дачи и, вернувшись, сказал, что Суслов впал в истерику, умолял его не трогать».

Я такого никогда не слышал, но я не интересовался идеологическими интригами. Алексей Иванович же, напротив, очень интересовался.

Тем временем Леонид Федорович формировал свою собственную команду. К Ильичеву тяготел Павел Алексеевич Сатюков, главный редактор «Правды». Человек от природы осторожный, он никогда не противоречил Суслову, но в душе предпочитал Ильичева. К тому же Сатюков, как и Леонид Федорович, любил живопись и собирал картины. Примыкал к Ильичеву и Аджубей, главный редактор «Известий», человек способный и, в силу своих родственных связей, независимый. Он при удобном случае любил исподтишка «вставить перо» Суслову и его команде, опубликовать, не спросившись у них, но, естественно, посоветовавшись с отцом, что-нибудь идеологически сомнительное, вроде отрывков из мемуаров Чарли Чаплина или очерка о Мэрилин Монро. Суслов, со своей стороны, от всей души ненавидел Алексея Ивановича. В живописи, искусстве Аджубей понимал мало, скорее ничего не понимал, но, подстраиваясь под Ильичева, тоже начал коллекционировать картины.

В окружение Ильичева перебегали из сусловского лагеря и другие «бойцы идеологического фронта», в том числе заведующий Отделом печати Министерства иностранных дел Харламов, председатель правления АПН Бурков. Поездив по заграницам, походив по тамошним музеям, узнав о существовании западного «нового» искусства, услышав о Кандинском и Шагале, «партийная молодежь» исподволь, негласно начинала покровительствовать и нашим модернистам.

После ноябрьского Пленума ЦК 1962 года еще одним секретарем ЦК стал Юрий Владимирович Андропов, не чистый «идеолог», но в силу своего служебного положения «связного» с социалистическими странами, человек к идеологам близкий. Он, как и Ильичев, ценил живопись, разбирался в ней на уровне дилетанта, не чурался модернизма и даже сам пописывал стихи. В противоположность эмоциональному Ильичеву, Андропов всегда просчитывал свои политические ходы далеко вперед. Поддерживать ниспровергателей традиционного искусства Андропов не спешил. В 1956 году он работал послом в Венгрии, и на его глазах «Кружок Петефи» из безобидного литературного объединения быстро превратился в центр не только идеологического, но и вооруженного противостояния власти. Повторения венгерского опыта в нашей стране Андропов, естественно, не желал, к молодым и самоуверенным провозвестникам модернизма относился с осторожностью: давить их не стоит, но и воли давать им тоже ни в коем случае нельзя. К Суслову он относился без симпатий, насмотрелся на него еще в 1956 году в Венгрии, но и в споры с ним никогда не вступал, даже когда последний слишком уж вмешивался в дела его, «андроповских», стран социалистического лагеря.

К осени 1962 года творческая Москва достаточно четко разделилась на два лагеря. «Модернисты» и в живописи, и в скульптуре, и в литературе, и в музыке кучковались вокруг цековской «молодежи», рассчитывали под их прикрытием прибрать к своим рукам творческие союзы, покончить с отжившим, давно омертвевшим, по их собственному и потому «неоспоримому» мнению, классически-традиционным искусством, заменить «бездарные» произведения «традиционалистов» на свои собственные «гениальные» творения.

Ничего нового тут нет, подобная борьба происходила всегда и везде, и в Древней Греции, и в Европе, от Ренессанса до импрессионизма. Вспомним хотя бы ситуацию в России начала ХХ века: тогда футуристы братья Бурлюки, Бенедикт Лифшиц, молодой Владимир Маяковский, Велимир Хлебников и им подобные — талантливые и бездарные, самоуверенные и нахальные, отслеживая приходящие «оттуда» новации, подражая Пабло Пикассо и Гийому Аполлинеру, бросились ниспровергать тогдашних «традиционалистов», от Ильи Репина до Александра Пушкина.

В 1930-е годы «новые традиционалисты», социалистические реалисты, с помощью товарища Сталина взяли верх. К сожалению, несогласных по-сталински кроваво не просто отлучали от искусства, многих отлучили и от жизни.

Теперь все повторялось заново. Модернисты набирали силу и популярность. Ильичев в «модернизме» не видел никакой угрозы политической власти, ему кое-кто из них просто нравился, Аджубей, человек увлекающийся, просто «догонял» Запад, но не как отец, по производству мяса строительству квартир, а в живописи и музыке. Осторожный Сатюков держался где-то посередине. Цековская «молодежь», следуя моде, поддерживала «модернистов», но никто ни на кого из них не ставил, и ставить среди них было не на кого. Захват власти в искусстве «модернистами» им не сулил никаких политических дивидендов, так же, как они не теряли ничего и от победы «традиционалистов».