Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

А время уходило… И чем меньше оставался запас времени, тем большая суета нарастала на старте. Каждая служба думала только о своем, о «дирижере» почти не вспоминали, оркестр распался. Несчастье стало неотвратимым, но об этом еще не подозревали.

Официальные документы свидетельствуют, что объявили часовую готовность. По ней на поверхности земли у старта не должно было оставаться никого, ни начальников, ни исполнителей. Но существует система задержек, как бы остнавливающих время, растягивающих для проведения непредусмотренных регламентом работ секунды в часы. «Часовая задержка минутной готовности» — одна из любимых шуток испытателей. Только этим можно объяснить многолюдье на старте. И еще, конечно, полной потерей управления.

На ракете установлен уже упоминавшийся ранее программный токораспределитель. С момента нажатия кнопки «Старт» он в соответствии с заложенным в него заданием на полет последовательно выдает команды на включение тех или иных систем. В том числе и на включение двигателей, сначала первой ступени, а по истечении срока ее работы и отделения замыкаются новые контакты, начинает работать вторая ступень.

Пока программный токораспределитель не установится по окончании всех проверок в нуль, провода к пиропатронам, поджигающим двигатели, не присоединяют. Иначе катастрофа неминуема. За этим обязан следить «дирижер».

Первыми завладели пультом управления электрики и управленцы, они проверяли циклограмму полета, «погнали» токораспределитель вперед. Все оказалось исправным, все команды, от запуска двигателей первой ступени до завершающей на отделение головной части, проходили исправно. Здесь их, видимо, что-то отвлекло, или еще по какой причине, но они бросили программник в «хвосте», не вернули его в исходное положение. «Дирижеру» ничего не доложили. Тем временем двигателисты, тоже не спросив «дирижера», подключили свои разъемы к пиропатронам двигателя, задействовали ампульные электрические батареи, подающие электрический сигнал на их подрыв, и изготовились к запуску.

Затем вмешалась третья служба. У телеметристов возникли некие сомнения, мы теперь никогда не узнаем какие. Они потребовали дополнительной проверки, а для этого надо было запустить программу с нуля. Вот тут-то и обнаружилось, что программный токораспределитель не в том положении, в котором ему надлежит быть. Никто в неразберихе не вспомнил о двигателях, их обслуживает иная служба.

Один из немногих оставшихся в живых очевидцев рассказывал мне в те годы, как, направляясь в курилку, он услышал: «Так я гоню программный токораспределитель (на жаргоне просто — ПТР) в нуль?» — и неизвестно чей ответ: «Гони».

Этот момент решил все. Обреченные услышали где-то наверху хлопок пиропатронов и увидели ослепительную вспышку вырвавшегося из сопел двигателя второй ступени пламени. Большего узнать им не пришлось.

Огненная струя мгновенно прожгла баки первой ступени, вниз на головы ничего не успевших понять людей хлынули потоки горючего и окислителя, вместе более ста пятидесяти тонн. Там, где они соприкасались, вспыхивало пламя. Первая ступень развалилась на куски. Сверху, довершая разрушение, обрушилась вторая ступень.

Те, кто находились рядом с Неделиным, непосредственно под ракетой, погибли мгновенно. Те, кто держались в стороне, попытались спастись, рванулись к правому старту в укрытие. Оказалось, этот путь вел к мучительной смерти. К приезду высокого начальства пространство между двумя позициями заровняли гудроном. Он расплавился, люди застревали в нем, как мухи в липкой бумаге. Через несколько мгновений гудрон вспыхнул. От беглецов остались только очертания человеческих фигур на земле.

Те, кто работал на верхних этажах башни обслуживания, рухнули с многометровой высоты в бушующее пламя, но не достигли его. Они вспыхивали в воздухе, ведь температура костра превышала три тысячи градусов.

Бежавших влево от старта остановил высокий забор из колючей проволоки, отделявший сверхсекретный старт от менее секретного ангара, где подготавливали ракету к пуску. В отчаянии люди бросались на колючую проволоку, пытались взобраться по ней и повисали, зажаренные заживо.

Главному конструктору повезло. За несколько минут до катастрофы Янгель отошел в курилку. Единственное, что еще не дозволялось в тот день — это курить под заправленной ракетой.

Янгель только успел прикурить, как вслед за ослепительной вспышкой раздался не взрыв, а оглушительный рокот, со стороны старта пахнуло жаром. В легкие ворвался удушающий, разрывающий их кашлем смрад. В воздухе танцевали коричневые струйки паров кислоты. Михаил Кузьмич застыл, глядя на картину, напоминающую конец света. Так продолжалось несколько секунд. Затем он рванулся к старту.

— Там люди. Я должен… — почти бессвязно выкрикивал он.

Его пытались удержать, схватили за руки. Янгель вырывался. Он почти потерял рассудок. Там остались, корчились, горели в тысячеградусном пламени его друзья, его сотрудники, его заместители Берлин и Концевой. Янгель стремился к ним, туда, в огонь. Не ясно, надеялся ли он спасти гибнущих людей или хотел разделить их участь.

Всего в тот день погибло 57 военных и 17 гражданских.

Совершенно секретное эхо совершенно секретного взрыва прокатилось по всем московским кабинетам, до самых верхов. Для выяснения причин катастрофы назначили государственную комиссию. Напутствуя эмиссаров перед отправкой на полигон, отец предостерегал их от излишнего рвения в поиске виновных, он не жаждал ненужной крови, склонялся к тому, что произошло несчастье и зачем понапрасну искать злой умысел. Он знал: только дай волю — найдут виновных, добьются признаний.

Сколько таких признаний слышал он в 1930-е годы, в войну и после нее. Особенно запомнилось отцу следствие по поводу «вредительского отравления» лошадей на Украине. Случилось это перед самой войной. В западных областях республики начался массовый падеж лошадей. То в одном хозяйстве, то в другом. На лошадей тогда смотрели как на стратегический резерв. Сталин дал указание: «Разобраться». НКВД сработал оперативно, за неделю нашли преступников, профессоров-ветеринаров, которые «подсыпали» в корм скоту яд собственного изготовления. Обвиняемые немедленно признались, но лошади продолжали дохнуть. Отец, не поверив следствию, занялся дознанием сам. Он приказал изготовить порцию яда по формуле и технологии, выбитым из ученых на допросах. Скормили «яд» лошадям, те даже ухом не повели. Тогда он вызвал обвиняемых к себе. Долго расспрашивал об обстоятельствах дела, но «преступники» стояли на своем: «Травили, просто теперь при изготовлении яда допустили ошибку».