Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

— Вот непонятливый. Стал звонить в Вашингтон, в наше посольство, а не к американцам, — пояснил он. — Сейчас перезвонит.

Отец возобновил свое кружение. На сей раз ожидание не затянулось. Андрей Андреевич сообщил, что в президента Кеннеди стреляли в Далласе — столице Техаса. Президент скончался…

Не вешая трубку, отец выдержал паузу, что-то обдумывая, потом заговорил о соболезновании, о нашем участии в траурной церемонии. Громыко ответил, что представлять государство может посол, но мог бы в Вашингтон полететь и он. Он сказал, что, с одной стороны, Кеннеди — глава империалистического государства и нам особо скорбеть о нем не пристало, но, с другой стороны, появление советского министра расценят положительно. Громыко сослался на прецедент — свою поездку на похороны Джона Фостера Даллеса.

Отец все уже успел обдумать. Он считал, что ранг министра в данном случае недостаточен. Президента должен хоронить президент, но так как Брежнев в Америке фигура малоизвестная, то, по его мнению, лучше всего поручить печальную миссию Микояну. Громыко тут же согласился. В заключение договорились, что Андрей Андреевич узнает, когда отец сможет выразить свои соболезнования в посольстве США. Отец сказал, что, кроме официальной протокольной телеграммы новому президенту Джонсону, он хочет послать соболезнование вдове Кеннеди Жаклин.

Немного подумав, добавил:

— И от Нины Петровны отдельно. Они встречались в Вене.

Такое произошло впервые. Мама сопровождала отца в поездках, к этому постепенно привыкли, но на этом ее участие в государственных делах ограничивалось. Своим жестом отец хотел, как мог, подчеркнуть неформальность, искренность своего сопереживания.

На следующий день в сопровождении Громыко отец посетил посла США Колера, расписался в книге. На имя Джонсона ушло послание, в котором он отмечал: «Я сохраню память о личных встречах с Президентом Джоном Ф. Кеннеди как деятелем широких взглядов, реально оценивавшим обстановку и стремившимся найти пути решения международных проблем, ныне разделяющих мир, посредством переговоров».

Жаклин Кеннеди отец написал: «У всех, знавших его, он вызывал большое уважение, и встречи с ним навсегда останутся в моей памяти».

24-го Микоян прибыл в Вашингтон.

Еще через день президент США Джонсон сделал заявление, подтверждающее жесткую позицию его страны в отношении Вьетнама.

А еще через несколько дней во время вечерней прогулки отец вдруг вспомнил о своих лунных идеях. С горечью он произнес, что вопрос отпал сам по себе. Он доверял Кеннеди, рассчитывал на взаимопонимание. Был готов к рискованным по тем временам контактам не с администрацией США, а с личностью. Теперь личности не стало…

Немного подумав, он добавил, что с Джонсоном все пойдет иначе.

Шести лет, на которые рассчитывал отец, у президента Кеннеди в запасе не оказалось. Не было их и у отца.

Меня в те дни одолели свои заботы. На конец октября — начало ноября наметили запуск ИС (истребитель спутников), первого нашего, челомеевского, спутника. Он представлялся его создателям невиданным достижением. В отличие от всех предыдущих подобных аппаратов, и королёвских, и янгелевских, как я уже рассказывал, спутнику предстояло научиться менять орбиту, перемещаться вверх, вниз, влево, вправо, искать себе подобных, создавать ассоциации, прообраз будущих космических поселений, или уничтожать себе подобных.

Первый пуск произвели на «семерке» 1 ноября 1963 года. Штатный носитель УР-200, как мы и ожидали, запаздывал. Его дебют состоялся через два дня, 3 ноября, естественно, без полезной нагрузки.

Новый спутник получил несекретное наименование — «Полет», тем самым Владимир Николаевич провозглашал свою собственную линию космических аппаратов. Однако название не привилось, вскоре все челомеевские пуски ИС пошли под безликой маркой «Космос» с многозначными номерами.

Американцы, внимательно следившие за каждым нашим космическим экспериментом, в отношении полета сделали заключение, что его назначение скорее военное, чем мирное. Невиданная до сего времени маневренность «Полета» позволяла ему разыскать и сблизиться с любым орбитальным аппаратом, своим или чужим. Поэтому в США сделали вывод, что он может быть использован в качестве космического перехватчика.

С советской стороны опровержения не последовало.

Немалыми успехами мог похвастать и Янгель. Наконец-то завершились испытания ракетных шахт. Теперь не только Р-16, опередившая сестер на полгода, но с декабря 1963 года Р-12 и Р-14 получили прописку под землей. Со следующего года планировалось строительство только защищенных стартов.

Новый 1964 год, последний год своей активной политической деятельности, отец начал с мирной инициативы. Он призвал главы государств и правительств к решению всех спорных территориальных вопросов мирными средствами. Такие призывы появлялись и раньше, но сейчас речь шла о конкретных, грозящих вспыхнуть войной точках: Германии, Вьетнаме, Корее и Тайване. Этот призыв я отношу еще к одному из уроков Карибского кризиса: время угроз миновало.

Казалось, всё просчитали с Кубой: договор двух суверенных государств, не отличающийся от многих подобных, заключенных с другими державами, а чем обернулось…

Наступал новый период мировой истории. Период, когда война переставала служить инструментом политики. Происходившую метаморфозу не все восприняли одновременно, одним дано было это осознать раньше, другим — позже. Отец один их первых решительно вложил меч в ножны.

Между тем в первые месяцы 1964 года завязался узелок кризиса, который отцу, оказалось, не суждено было пережить. На сей раз события разворачивались не где-то вдали, а здесь, дома, в Москве. От отца решили избавиться.

Прошедшее десятилетие он посвятил попыткам наладить, запустить механизм экономики. На решение именно этой задачи нацелены были многочисленные, переходящие одна в другую реорганизации, упразднение одних ведомств и возникновение на их руинах других, борьба за сокращение разбухшего бюрократического аппарата, лишение его реальных и мнимых привилегий. Вначале казалось, что дело сдвинулось с места, но вскоре все снова стало тормозиться, реформы то и дело застревали, натыкаясь на непреодолимые преграды. Окрики, поездки по стране, стремление вникнуть в тонкости не улучшали ситуацию.

Отец пытался разобраться, в чем дело. Он нервничал, горячился, ссорился, искал виновных… и не находил. Глубинно, неосознанно он начинал понимать, что дело не в частностях — не работает сама система. Отец обращался к югославской практике и не находил ответа. Искал рецепты у профессора Евсея Либермана и других экономистов неортодоксального толка. Он, прагматик, вплотную подходил к пониманию необходимости введения рынка, называя его материальной заинтересованностью, но, как человек, выросший в условиях непримиримой борьбы с любыми проявлениями свободы в экономике, долго не мог решиться произнести крамольное слово.